Материал из номера

       Август 2015

       Скачать номер

       в PDF формате

       Хотя со времени экспедиции прошло уже без малого триста лет, исследователи все еще не могут до конца определиться с ее названием: изначально она звалась Второй Камчатской, но уже в ходе экспедиции стало ясно, что имя это узко для нее: на протяжении десяти лет пять отрядов работали, картируя побережье Северного Ледовитого океана, отряд Беринга плыл в Америку, а один — обследовал Курильские острова, неизвестную землю Иеззо (Японию) и Сахалин. Восьмым считался отряд представителей академии.

       Название "Великая Сибирская экспедиция" появилось уже тогда, в XVIII веке. Современные исследователи до сих пор вносят уточнения: "Великая Северная", "Сибирско-Тихоокеанская" и др. Однако суть не меняется: это было мероприятие столь грандиозное по масштабам, что повторить его не удалось ни в XIX веке, ни даже в эпоху СССР.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Вид города Тобольска. Гравюра, раскрашенная акварелью. Третья четверть XVIII века. ГИМ

       ДЕСЯТЬ ЛЕТ С ПРАВОМ ПЕРЕПИСКИ

       Великая Сибирская экспедиция началась в царствование Анны Иоанновны, продолжалась в краткосрочное правление Анны Леопольдовны и закончилась только при Елизавете Петровне. По этому случаю Пушкин заметил язвительно: "Ничтожные наследники северного исполина (Петра I. — Прим. авт.), изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения". Однако если б все решали Анна Иоанновна или Анна Леопольдовна, Россия рухнула бы. Но не рухнула же! Россия, в основу которой Петр самого себя положил как краеугольный камень, после его смерти не обрушилась, несмотря на мышиный кругозор и ограниченные двором интересы царствующих сразу после него особ. Сохранилась Академия наук, влиятельные люди в Сенате и Адмиралтейств-коллегии, Морская академия, навигацкие школы, сохранилась, наконец, насущнейшая для молодой империи задача: знать свои пределы, свои хотя бы очертания.

       Великая Сибирская экспедиция определила не только характер научных исследований первой половины XVIII века, но и, в прямом смысле слова, жизнь всей России за Уралом. Она продолжалась десять лет (1733–1743) и стала событием такого политического, экономического и культурного масштаба, что кто-то заметил, что по своему размаху экспедиция эта может сравниться только с древним плаванием финикийцев вокруг Африки и с географической съемкой китайской империи при императоре Канси (1661–1722). С той, однако, оговоркой, что китайцы картировали территорию несравненно меньшую, чем пространства России за Уралом.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Генеральная карта России 1745 года

       В экспедиции участвовало около тысячи человек. Было создано восемь отрядов, каждый из которых основывал в Сибири свою базу и строил на месте экспедиционные корабли. За отрядами, действовавшими на Крайнем Севере, местные жители гнали "табуны" оленей. Подати на пропитание экспедиции сильно подогрели недовольство малых народцев: кое-где вспыхнули бунты, но были усмирены.

       В результате десятилетней работы было вычерчено все северное побережье России, от горла Белого моря до Тихого океана и "Большой Земли" (Америки), собраны коллекции, учреждены фактории. Архив экспедиции, значительная часть которого погибла в Тобольске во время пожара, до сих пор до конца не разобран — одних только карт экспедиция составила 62, положив начало картографическому архиву Морского ведомства; судовые журналы, путевые записки, дневники и даже научные наброски многих участников ждут своего исследователя.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Тартария на карте Азии, составленной Иоганном Кристофом Гоманном (1703–1730)

       МОСКОВИЯ И ТАРТАРИЯ

       На появившихся после экспедиции картах, как российских, так и европейских, пространство Сибири часто именуется "Великой Тартарией". Что дает повод некоторым любителям истории, переосмысленной в духе Глеба Носовского и Анатолия Фоменко, утверждать, что ни Сибири, ни России на ее просторах не было, а была Великая Тартария, что звучит незыблемее, чем Золотая Орда. Однако "тартария" — понятие отнюдь не этническое, не политическое, а космогоническое. Оно имеет прямое касательство к древнегреческим представлениям об устройстве мира. А по этому поводу греки думали вот что: существует благодатный мир, увенчанный Олимпом и сонмом обитающих на нем божеств, мир избыточный и плодоносный, согретый теплом солнца, — и существует Тартар — дно или даже изнанка мира, жилище Ночи, Мрака и Холода. В Тартар неизбежно попадают самые худшие, деградирующие существа: здесь пребывают титаны, низвергнутые Зевсом, и древние боги Олимпа. Тартар — это как бы нижняя сторона земного диска, на которую никогда не проливается живительный солнечный свет, небо над Тартаром — это вечно темное нижнее небо "страны без возврата". В Тартаре залегают корни земли и моря, все концы и начала, все, попавшее сюда, атомизируется и затем вновь вбрасывается в круг творения...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Карта Российской империи 1786 года с делением на наместничества

       Разумеется, картографы XVIII столетия знали, что Земля имеет форму шара, а не диска. Однако мифологические представления живучи. "Великая Тартария" могла бы как метафора обозначать пространство за полярным кругом ("страна холода и мрака"), но помимо скверного климата, долгой полярной ночи и холода подлинность "тартарианского" удостоверяют живущие в этом пространстве "примитивные" народы, "ужасный" характер несвойственного цивилизованной Европе быта, "грубость и темнота" местного населения. Любопытно, что по этой логике "Тартарией" можно было бы считать все заполярные территории в Канаде, Гренландии или Антарктиде. Однако англичане не были бы довольны, если бы кто-то назвал северную Канаду "Тартаром". В Сибири же тартарианский миф оказался очень живучим. Он жив до сих пор. Как только я слышу, что жить в Сибири невозможно, что самое целесообразное — воткнуть куда надо нефтяную трубу и ездить проверять ее вахтовым способом, я понимаю, что речь по-прежнему идет о "Великой Тартарии". Сталинские лагеря несомненно принадлежат тартарианскому мифу. К нему же относятся некоторые современные геополитические построения: раз уж Тартар непригоден для обитания человека, следует разделить его между всем мировым сообществом, чтобы каждый мог воткнуть здесь свою трубу и ездить к ней вахтовым способом... Канада при этом вновь как бы естественно выпадает из поля зрения...

       Участники Великой Сибирской экспедиции на 90 процентов были выходцами из плодоносных губерний Европейской России и в этом смысле происходили с окраин благодатной, обжитой человеком земли: если не апельсины и маслины, то уж, по крайней мере, наливные яблоки и груши вызревали для них под солнцем Верхнего мира. Однако никто из участников экспедиции (включая немецких академиков) никогда не позволил себе назвать Сибирь "Тартарией". Хотя в исследованиях побережий Северного Ледовитого океана им случалось преступать границы возможного, добираясь до крайних пределов империи, расположенных далеко за полярным кругом.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Русский корабль в Северном Ледовитом океане. Гравюра из книги С. Герберштейна "Записки о московитских делах". Середина XVI века

       ПО СЛЕДАМ, ОСТАВЛЕННЫМ НА КАРТЕ

       Как коротко рассказать об экспедиции? Ей посвящены горы литературы — от научных исследований до исторических романов, но и они не открывают всего. Ни событийной и приключенческой канвы экспедиции, ни ее пафоса, ни героизма людей, отдавших ей десять лет жизни. Мы отвыкли и от таких медленных темпов, и от героизма почти неправдоподобного, явленного в полной безвестности, без малейшей надежды, что сии подвиги будут увековечены и показаны по ТВ, как удачно забитый гол, или хотя бы пропечатаны в газетах. Информационные технологии (книгопечатание, газеты) медленно вызревали в подвижный век мануфактур и, в сущности, еще ничего не определяли. Для капитана или командира экспедиционного отряда куда важнее была должностная инструкция. Согласно таковой каждый из отрядов экспедиции должен был описать строго определенный участок арктического побережья: скажем, от Печоры до Оби, от Оби до Енисея, от Лены до Колымы и так далее. На каждой из великих сибирских рек в то время уже был какой-нибудь крупный город (Иртыш — Тобольск; Енисей — Енисейск; Лена — Якутск; Колыма — Нижнеколымск). В городе закладывалась верфь, на которой к прибытию отряда обычно уже успевали закончить постройку пары экспедиционных судов. Кочи, боты, дубель-шлюпки были не больше каравелл Колумба, однако и они, как считалось, годятся для плавания по северным морям. Обычно отряд следовал вдоль береговой линии до следующего речного устья. Следующий отряд пробивал путь еще на несколько сот километров далее к востоку. Так из фрагментов складывались картинка и карта никому тогда не известной Арктики. Не было ни одного северного отряда, который бы выполнил свою задачу в один год, в одну навигацию. Однако не было и таких, которые не выполнили бы задание. Имена героев этого похода частью совсем замыты песком вечности, частью подзабыты. Но несколько имен звучат чаще других — имена тех участников, которые запечатлелись на географических картах. По этим следам мы и попытаемся рассказать об этом движении — с запада на восток, с юга на север, от одной зимовки к другой, от имени к имени.

       Пролив Малыгина между островом Белый и материком в Карском море. Ледокол "Малыгин". Мыс Скуратова, крайняя северная точка Ямала.

       Степан Малыгин и Алексей Скуратов — дальний потомок знаменитого Малюты — сменили на постах капитанов Степана Муравьева и Михаила Павлова, которые на кочах "Обь" и "Экспедицион" должны были пройти и картировать участок от Печоры до Оби.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Якуты. 1809 год. Рисовал и гравировал Е. Корнеев. Офорт. Раскраска акварелью авторская

       В жизни каждого экспедиционного отряда есть своя драматургия. Скажем, драма Степана Муравьева, первоначально командующего Обским отрядом, заключалась в том, что он сразу повздорил со вторым капитаном, командиром коча "Обь" Михаилом Павловым. Они могли выполнить поставленную задачу (пройти из Печоры в Обь) уже летом 1735 года, но действовали недружно, в проливе Югорский Шар потеряли друг друга из вида и в дальнейшем, столкнувшись с морским льдом, повернули назад "из-за слишком позднего времени". Парадоксально, что, по показаниям казаков, посланных наблюдать за морем из Обдорска, именно в сентябре море совершенно очистилось ото льда, и, если б Муравьев и Павлов подождали буквально несколько дней, они бы легко прошли до Оби. Но удача от них отвернулась. Предстоящая зимовка еще больше накалила отношения капитанов, экипажи бузили, так что в результате Муравьев написал в Архангельск, что в одну навигацию пройти из Печоры в Обь невозможно. Хотя — и это было известно в Петербурге — поморы на своих "погибельных" судах проделывали этот путь неоднократно.

       Адмиралтейств-коллегия решила заменить экипажи и капитанов. Муравьев и Павлов, писавшие друг на друга доносы, были отданы под суд и разжалованы в матросы. А экспедицию возглавил прибывший из Архангельска Степан Малыгин, один из образованнейших морских офицеров того времени.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Фрагмент карты Российской империи 1786 года с указанием маршрута экспедиции лейтенанта Овцына

       В навигацию 1736 года ледовая обстановка в арктических морях повсеместно была очень тяжелой. Малыгин в 1736-м потерял коч "Экспедицион", посадив его на мель, "Обь" дала течь, так что пришлось встать на зимовку, не доходя Ямала, в устье Кары (отсюда название: Карское море). Но судьба была к Малыгину милостива: 6 июля 1737-го присланные из Архангельска новые боты, "Первый" и "Второй", вышли в море, а 23-го он был уже в проливе, который теперь носит его имя. 17 августа Малыгин вошел в Обскую губу и 3 октября прибыл в Березов. Отсюда с подробными картами и донесениями он поспешил в Петербург, передав командование судами младшим офицерам.

       Пролив Овцына.

       Капитан дубель-шлюпки "Тобол" (длина 20 метров, ширина 4,5 метра, осадка 2,1 метра) с командой в 50 человек Дмитрий Овцын был прекрасный морской офицер — честный, отважный, исполнительный, инициативный. Он не только досрочно выполнил предписанное задание — картировал побережье Карского моря от Оби до Енисея, — но еще и организовал экспедицию от Енисея на восток к Таймыру, что заданием не предусматривалось (тут, кстати, и пролив его имени). Однако ж по дороге из Енисейска в Петербург был он арестован и после следствия разжалован в матросы. С ним вышла история, которая, наверное, и случиться могла только в Сибири XVIII столетия. Она настолько хороша, что ее придется рассказать особо. Но мы уже упоминали фамилию Овцына: когда во время налетевшего шквала лейтенант и адъютант Беринга Овцын спас корабль, готовый разбиться о близкий и, как казалось, спасительный берег... Так вот этот лейтенант Овцын — тот самый и есть. Он попал в историю, в которой многие не сносили голов, и тем не менее закончил жизнь капитаном II ранга, считай — полковником, сплавал еще раз на Камчатку и доживал свой век в Петербурге вполне благополучно...

       Мыс Прончищева и бухта Прончищевой на восточном берегу Таймыра.

       Василий Прончищев был капитаном четвертого отряда, который описывал берега от Лены на запад. Именно этому отряду предстояло выполнить одно из самых сложных заданий — достигнуть крайней северной точки Евразии (77 градусов 43 минуты северной широты) и выяснить, можно ли в летние месяцы обогнуть ее морем, обычно одетым в ледяную броню.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Марка "Ледокол "Василий Прончищев". 1978 год

       Сам Прончищев происходил из небогатых дворян Калужской губернии, окончил Навигацкую школу в Москве и Морскую академию в Санкт-Петербурге. Служил в Астрахани, произведен в подштурманы, получил звание лейтенанта... С ним все ясно, биография типичная. Нетипичным было то, что в экспедицию столь суровую Василий Прончищев тайно взял с собой молодую жену, Татьяну. Они поженились незадолго до отправления, 20 мая 1733 года, провели медовый месяц в Москве, после чего была уж пора отправляться в Сибирь. Молодые супруги не смогли расстаться на срок неопределенно долгий (а отряд работал с 1735 по 1742 год) и отправились в путешествие вместе. Иногда Татьяну Прончищеву называют первой полярной исследовательницей. Это, конечно, не так. В ней мы впервые сталкиваемся с набросками сибирского любовного мифа, который подразумевает совершенную преданность в любви, неотторжимость от любимого, готовность ради него на любые жертвы...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Фрагмент карты Российской империи 1786 года с указанием маршрута экспедиции лейтенанта Прончищева

       Вместе молодые супруги добрались до Якутска, который был центром экспедиции. Здесь для отряда была уже выстроена дубель-шлюпка "Якутск". В навигацию 1735-го отряд вышел из устья Лены, но из-за обнаружившейся течи дошел только до устья Оленька и здесь зазимовал, построив из плавника две избы. Попробуем представить, что пришлось пережить молодой супруге капитана. Устье Оленька находится 700 километрами севернее полярного круга, поэтому и летом температура там не часто поднимается выше 5–7 градусов по Цельсию. А путешественникам предстояло здесь зимовать... 50 человек экипажа, среди которых была только одна женщина, должны были провести в этих избах несколько долгих месяцев ледяной полярной ночи... Вернее, почти год: лишь 9 августа следующего лета Прончищев смог выйти в море, освободившееся наконец ото льда. Медленно пробираясь меж льдов на север, "Якутск" добрался до максимальной отметки: где-то 77 градусов 25 минут — 77 градусов 30 минут северной широты. Дальше были льды: "самые глухие... которым и конца видеть не могли..." Решено было возвращаться назад, на вторую зимовку в устье Оленька. Здесь, у кромки льдов, Василий Прончищев, спускаясь с корабля в шлюпку, сломал ногу. Сломал ногу и умер. Смерть, как установлено после сравнительно недавнего вскрытия могилы, наступила внезапно и мгновенно: кусочек жировой ткани попал в кровоток, образовался тромб. Умер капитан 29 августа 1736-го. Татьяна Прончищева умерла через две недели. Еще одна зимовка на Оленьке без мужа теряла смысл; вместе с тем она осознавала, что ради нее одной экспедиция не уклонится от инструкции, не отвернет от цели, и она поневоле так и останется пленницей страны мрака и холода. Она умерла от горя и тоски. Могила Василия и Татьяны Прончищевых сохранилась в устье Оленька.

       Море Лаптевых.

       Пролив Дмитрия Лаптева.

       Лаптевы были двоюродные братья, второго звали Харитон. Происходили из небогатых дворян Тульской губернии. Причем кто из них старший, установить не удалось: оба поступили в службу в один год, 1718-й. Харитон после смерти Прончищева возглавил экспедиционный отряд, работавший на Таймыре, к западу от устья Лены. Дмитрий — отряд, который двигался от Лены на восток. На первой же зимовке в бухте Тикси отряд Дмитрия Лаптева так истрепала цинга, что из трех картографов, которые со всем тщанием вычертили нижнее течение Лены при свете тускло коптящего светильника, остался в живых только один — Василий Ртищев, который завершил карту и вписал в ее титул имена умерших товарищей...

       Дмитрий Лаптев после окончания экспедиции дослужился до контр-адмирала, хотя скоро с почетом ушел в отставку...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Фрагмент карты Российской империи 1786 года с указанием маршрута экспедиции Лаптева

       А Харитон, судя по всему, особых чинов не стяжал, хотя ему на Таймыре после гибели Прончищева пришлось круто: судно оказывалось бессильно перед льдами Великого Севера. В конце концов Харитон устроил базу и зимовье на реке Хатанге в избушке, построенной из плавника. Видно, что это был несгибаемый человек. Светлую часть зимы и весну он использовал для санных экспедиций. Лето — для попыток пробиться на север морем. 13 августа 1740 года у кромки невзломанного льда "Якутск" был затерт льдами и через несколько дней затонул. Харитон Лаптев вывел экипаж к зимовью только в середине октября. На следующий год он оставил при себе только несколько человек, в том числе плотника, четырех солдат и штурмана Семена Челюскина. В 1742 году Челюскин с тремя солдатами и девятью нганасанами (коренная народность Таймыра) на трех собачьих упряжках должен был сделать съемку самой северной части полуострова. Поход свой Челюскин начал в феврале, следуя от одного промыслового зимовья до другого. Последнее, так называемое зимовье Скордина, самое северное в русской Арктике (76 градусов 37 минут северной широты), использовалось всеми таймырскими экспедициями XVIII–XIX веков. Здесь Челюскин отпустил сопровождавших его нганасан и двинулся вперед с двумя солдатами. Он так описывает северную оконечность Евразии: "Сей мыс каменный, приярый, высоты средней; около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс Восточно-Северный". Здесь Челюскин и его солдаты из бревен, которые они тащили с собою несколько сот верст с Хатанги, соорудили геодезический знак. Работа отряда была завершена. А к мысу в конце концов приросло другое название — мыс Челюскин. В честь неотвратимого штурмана Семена Челюскина.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Езда на собачьих упряжках в Сибири. Гравюра 1748 года

       РЕЗУЛЬТАТЫ ЭКСПЕДИЦИИ

       О них мы можем говорить лишь в самом общем смысле. Отрядами экспедиции впервые были положены на карту берега Северного Ледовитого океана — всего 13 тысяч километров береговой линии. Впервые выявлены очертания полуостровов Таймыр и Ямал, описаны участки нижнего и среднего течения всех рек от Печоры до Колымы. Многие изученные природные объекты повторно были обследованы только в ХХ веке. По результатам картирования составлена Генеральная карта берегов Северного Ледовитого океана. Отрядом Беринга и Чирикова в очередной раз "открыта" Америка, острова Алеутской гряды, Командорские острова. Отрядом Шпанберга описаны Курильские острова, найден остров Сахалин и морcкой путь в Японию. Состоялись первые контакты русских моряков с алеутами, эскимосами, айнами, японцами...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Титульный лист первой книги "Описания Сибирского царства" Г.-Ф. Миллера. Санкт-Петербург. 1750 год

       Академический отряд выполнил колоссальную работу по изучению Сибири. Вероятно, главным гуманитарным вкладом в мировую науку стали работы Герхарда Фридриха Миллера: прежде всего четырехтомная "История Сибири", изданная им на немецком языке. На русский, под названием "Описание Сибирского царства", в XVIII веке был переведен только один том. Новое переиздание было начато в 1937 году, но после выхода второго тома так и не было завершено. Вторым академическим "тузом" был Иоганн Георг Гмелин. В академии он читал химию и естественную историю. После экспедиции вернулся в Германию, где и издал свой основополагающий для европейского понимания Сибири труд: Reise durch Sibirien von dem Jahre 1733 bis 1743 (4 тома с картами и рисунками до сих пор не переведены. — Прим. авт.). Немцы положительно не хотели делиться с Россией добытым знанием! И тогда столь же талантливо описать удивительную землю Камчатки пришлось вчерашнему экспедиционному студенту, будущему академику Степану Крашенинникову. В связи с его "Описанием земли Камчатки" вновь — и весьма неожиданно — возникает имя Пушкина. Тайна Пушкина.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Титульный лист книги "Описание земли Камчатки" С. Крашенинникова. Санкт-Петербург. 1755 год

       ПУШКИН НА КАМЧАТКЕ

       Пушкинские записки при чтении "Описания..." Крашенинникова, включенные как в академическое собрание его сочинений, так и в юбилейный десятитомник, наряду с "Материалами по истории Петра" и "Историей Пугачева" — повод для отдельного размышления. Собственно, "Записки" — не что иное, как выписки, конспект. В истории культуры Нового времени не так уж много конспектов, которые могли бы претендовать на самостоятельное значение. Как правило, если первоисточник не утерян, то конспект не обязателен. В то же время составители собраний сочинений Пушкина в отношении его "Записок" как будто стараются утверждать обратное...

       Конспект делался в конце черного для поэта 1836 года. В ту пору Пушкин много пишет для "Современника", собирается написать и о покорении Камчатки на основании сочинения Крашенинникова, второе издание которого, 1786 года, было у него в библиотеке. Делает множество выписок, составляет набросок плана и пишет десяток строк, датированных 20 января 1837 года, стилистически еще слишком связанных с "Описанием...", — и на этом все заканчивается.

       То, ради чего составлялся конспект, не написано.

       Выписки обрываются фразой "До царствования имп. Елисаветы Петровны не было и ста человек крещеных", которая кажется столь же случайной, как и самое намерение писать зачем-то о Камчатке.

       Однако в 1836 году, а уж тем более в 1837-м, ничего "случайного" в жизни Пушкина уже не было; все, казавшееся случайным извне, было для него закономерно изнутри, и именно изнутри ситуация с "Записками" предстает в совершенно неожиданном ракурсе. Вместе с приложениями к "Истории Пугачева" и "Материалами по истории Петра" конспект книги Крашенинникова демонстрирует титаническое усилие, с которым поэт осваивал новое пространство для работы. Не обязательно при этом поэтической: скорее, за нею проступают очертания какой-то невиданной "Истории". Перед нами — расчищенный под пашню кусок леса, размерами которого определен только масштаб предстоящего труда. Он огромен. Может быть, несоразмерен даже жизни отдельного человека. Черновая работа так велика и трудоемка, что трудно даже представить — что должно получиться по завершении? Здесь очевидна трагедия — особенно нам, знающим, что смерть поджидает поэта в феврале 1837 года...

       При этом важно, что Пушкина интересует не Сибирская экспедиция и даже не Крашенинников. Его интересует сама камчатская "землица", ее бесстрашные и беспощадные покорители и всякие несказанные народцы, чьи имена в Петербурге если когда и слыхали, то, конечно, не запомнили: коряки оленные и косухинские, чукчи, юкагиры, ительмены, эвены и алеуты...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Камчатская огнедышащая гора. Иллюстрация из книги "Описание земли Камчатки" С. Крашенинникова. Санкт-Петербург. 1755 год

       Возможно, как историк с очень тонким чутьем, Пушкин пытается нащупать пульсации очень отдаленных в пространстве/времени и поэтому столь занимательных событий. Одновременно с этим и благодаря этому история Камчатки предоставляет ему шанс для бегства — от безвыходной финансовой, личной и творческой ситуации, от "жалкого века"... Он затравлен невыносимой для него историей с Дантесом, ставшей достоянием всего Петербурга. Он дает честное слово императору не доводить дело до дуэли, но чувствует, что сдержать это слово не удастся. Собрав огромный материал к "Истории Петра", он понимает, что расчищенную им делянку не засеять и не дождаться всходов — "Историю Петра" "не позволят напечатать" (сказано на вечере у Плетнева в январе 1837-го).

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Русские северные суда. Гравюра из книги Н. Витсена "Путешествие в Московию. 1664–1665″

       В книге Крашенинникова он нашел характеры необыкновенной силы, экзотические ландшафты, непривычное уху звучание далеких языков. Неслучайно как завороженный повторяет он местные топонимы: реки Авача, Уйкоаль (Камчатка), Амшигач, Шияхтау...

       История Федота Кочевщика пленяет его как некоторые страшные, но необычайно яркие подробности Пугачевского восстания: "...Первый из русских, посетивших Камчатку, был Федот Алексеев; по его имени Никул-река называется Федотовщиною.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Г. Адам и И. Гроз. Самоеды на ночном торгу в Обдорске. Цветная гравюра из альбома "Народы России" с рисунка Е. Корнеева. 1813 год

       Он пошел из устья Ковымы Ледовитым морем в 7 кочах, занесен он был на реку Камчатку, где он и зимовал; на другое лето обошел он Курильскую Лопатку и на реке Тигиле убит от коряк.

       Служилый Семен Дежнёв в отписке своей подтверждает сие с некоторыми изменениями: он показывает, что Федот, будучи разнесен с ним погодою, выброшен на берег в передний конец за реку Анадырь. В той отписке сказано, что... ходил он возле моря в поход и отбил у коряк якутку, бывшую любовницу Федота, которая сказывала, что Федот с одним служивым умер от цинги, что товарищи его побиты, а другие спаслися в лодки и уплыли неведомо куда..."

       ***

       Отдаленными последствиями Великой Сибирской экспедиции, удостоверившей, что Северный морской путь непроходим (впервые в одну навигацию он был пройден в начале совсем иной технической эры — экспедицией О.Ю. Шмидта на ледокольном пароходе "Александр Сибиряков" в 1932 году), стали поиски иных выходов империи к океану. В итоге были присоединены Приморье и Уссурийский край. Стремление форсировать события прямым выходом в Желтое море привело к основанию в 1898 году на Гуаньдунском полуострове в Китае крепости Порт-Артур.

       Послать

       ссылку письмом

       Распечатать

       страницу