Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2025
Олеся Александрова Николаева — поэт, прозаик, эссеист. Профессор Литературного института им. А. М. Горького. Последние книги: ？Средиземноморские песни, среднерусские плачи？ (М., 2017), ？Толкование сновидений？ (М., 2020), ？Уроки русского？ (М.—Ростов-на-Дону, 2022), ？Тайник и ключики на шее？ (М., 2022), ？Пленный херувим？ (М.—СПб., 2022), ？Последний человек？ (М.—СПб., 2022). Лауреат многих литературных премий, среди которых — Национальная премия ？Поэт？ (2006) и Патриаршая литературная премия (2012). Живет в Москве.
ЗА КОНСТАНТИНА!
Рождается самодовольная карикатура
на прежних людей: средний рациональный
европеец, в своей смешной одежде,
не изобразимой даже в идеальном
зеркале искусства; с умом мелким и самообольщенным…
К. Леонтьев
Из дыр и выцветших лохмотьев
толпы полубезумный вид.
Когда бы Константин Леонтьев
во снах увидел наш прикид!
Он что – смутился б, устыдился,
расхохотался бы навзрыд
иль на потеху обрядился
в такой же обиход и быт?
Как ни куражься, как ни смейся,
все это — как зловещий сон.
Ведь по костюму европейца,
еще когда пророчил он,
что девятнадцатого века
мещанство с броским ярлыком
так обезличит человека,
что он закончит пошляком.
А может быть, сказал бы: где ты,
судьбы изящная игла?
Расхристаны, полуодеты
и обессмыслены тела.
Иль с болью предъявил бы раю
портки, цветные лоскуты,
в какие человечью стаю
здесь покупают за понты?
Но кто же ризы удостоен?
Кого благословляет Бог?
Кто сам и стиль и форма? — Воин,
монарх, священник и пророк.
И это повод и причина,
что, пошатнувшись на краю,
я в платье в пол за Константина
вино иных столетий пью!
* * *
Сколько для фантазий! Сколько для идиллий!
Мы на фотографиях сразу узнаём:
это Лиля с Осей, это Ося с Лилей,
и втроем с Володей.
А теперь — вдвоем.
Я встречала Лилю в кресле инвалидном.
Юбилей Кирсанова. Он — как на часах.
И на месте лучшем, месте самом видном
восседала Лиля с гребнем в волосах.
Я видала Лилю старою. Надсада
на лице натянута, маска, а на ней –
белые белила, красная помада,
черные глазницы, вороны бровей.
…Это черной розы образ погребальный,
пепел, древний пеплос, это эпос, миф.
Плакальщиц-разлучниц ритуал сакральный.
Кто-то крошит хлебец, в пальцах преломив.
Потому что старость — это пытка тела.
Это казнь сознанья, темнота души.
Это — смерть прелестниц, ибо — погорело
золотое время, выронив гроши.
Чтоб покинуть землю, много ли усилий?
Умирает время средь своих картин.
Это Лиля с Осей, это Ося с Лилей.
И втроем с Володей.
Это — он один.
* * *
А вот история такая: подложит кто-нибудь свинью,
а та, как рыбка золотая, сыграет партию мою.
Не сразу, правда: путь безвидный и, кажется, ведет во мрак,
но этой паузы обидной не перепрыгнуть просто так.
Не надо ропота, рыданья, безлюбых дней, ночей без сна:
для исполнения желанья отсрочка некая нужна.
Чтобы свинья взялась за дело, луна свершила оборот,
и чтоб сама судьба успела прорыть свой потаенный ход.
А мне окольную кривую стезю за то благословить,
что я отныне не ревную к тому, чем мне не надо быть.
Идет Давид на подвиг ратный и крутит легкую пращу.
…С тех пор на неблагоприятный прогноз я больше не ропщу.
* * *
Я вырывалась из аврала
и добиралась до жилья,
когда Ленуся умирала,
больная тетушка моя.
Она лежала и спросонок
рассеянно кивнула нам.
Легка на ощупь, как ребенок,
каких-то сорок килограмм.
А там, в углу, сидел во мраке
Ленусин старенький терьер.
И взглядом горестным собаки
на нет сведен был интерьер.
Такая мука там пылала,
и чувствовал несчастный пес:
его хозяйка умирала,
и он, затихнув, службу нес.
Глаза, лохматые надбровья.
И, словно умершая дочь,
склоняясь возле изголовья,
стояла Смерть и день и ночь.
Конца Ленуся не боялась,
живя в церковных образах.
Но Смерть пришла и отражалась
в собачьих преданных глазах.
И при внезапном приближенье
сквозь страх и сердца колотье
в тот час в слепящем отраженье
и я увидела ее.
ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ
Печальная доля…
А. Блок
Печальная доля — так трудно,
так сложно, так празднично жить
и жертвою стать мародера,
и грустную песню сложить.
О том, как богатый овечку
у бедного силой забрал,
а бедный все плакал и плакал
и слезы со щек вытирал.
Но все богатился богатый
и, как подобает хлыщу,
сказал он о бедной овечке:
？Попользуюсь и отпущу？.
Дурною кормил он травою,
остриг ее заподлицо.
Ободранной, полуживою
вернул бедняку под крыльцо.
И он никому не обязан.
Но путь уже нитью двойной
грядущим возмездием связан,
как свитер его шерстяной.
* * *
Я с утра сидела над своим романом.
Так раба трясется пред своим тираном:
принесет, где пусто, выправит, где криво,
и чтоб диалоги зазвучали живо.
Глядь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Следующим утром билась над героем,
чтобы он раскрылся, как пред аналоем.
И, когда столкнется он с антагонистом
на пути тернистом, оставался чистым.
Гладь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Так я каждым утром связывала нити
судеб и мотивов, мыслей и событий.
Над словесной пряжей вилась, волховала,
голосами действа воздух волновала.
Глядь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Время сократилось — кончилось виденье.
Кончилось писанье — кончилось владенье.
Воздух убывает — время убивает.
Населенный остров в море уплывает.
И в закатном солнце он иноприродно
смотрится, когда я от него свободна.
* * *
Как мир всю эту фальшь впитал, подобно губке!
Она ползет, как фарш, из мощной мясорубки.
Промышленный размах — товар повсюду сунуть.
И горечь на губах смыть хочется и сплюнуть.
И с треском отодрать оберточную пленку,
и с шумом расплескать словесную паленку.
Доныне жив сюжет, который даже в школе
сулил нам тайный свет о бегстве и о воле.
Пьянил он, как вино, про лишних человеков.
И заронил зерно петух, прокукарекав.
И современный взгляд готов себя — на вынос
в те кущи, в этот сад, который с детства вырос.
Не вспять и не вперед, а ввысь и вглубь, где Сирин,
себя забыв, поет, блажен и неотмирен.
Средь этих вещих троп такие я искала,
с поэтикою чтоб поэзия совпала.
Олеся Александрова Николаева — поэт, прозаик, эссеист. Профессор Литературного института им. А. М. Горького. Последние книги: ？Средиземноморские песни, среднерусские плачи？ (М., 2017), ？Толкование сновидений？ (М., 2020), ？Уроки русского？ (М.—Ростов-на-Дону, 2022), ？Тайник и ключики на шее？ (М., 2022), ？Пленный херувим？ (М.—СПб., 2022), ？Последний человек？ (М.—СПб., 2022). Лауреат многих литературных премий, среди которых — Национальная премия ？Поэт？ (2006) и Патриаршая литературная премия (2012). Живет в Москве.
ЗА КОНСТАНТИНА!
Рождается самодовольная карикатура
на прежних людей: средний рациональный
европеец, в своей смешной одежде,
не изобразимой даже в идеальном
зеркале искусства; с умом мелким и самообольщенным…
К. Леонтьев
Из дыр и выцветших лохмотьев
толпы полубезумный вид.
Когда бы Константин Леонтьев
во снах увидел наш прикид!
Он что – смутился б, устыдился,
расхохотался бы навзрыд
иль на потеху обрядился
в такой же обиход и быт?
Как ни куражься, как ни смейся,
все это — как зловещий сон.
Ведь по костюму европейца,
еще когда пророчил он,
что девятнадцатого века
мещанство с броским ярлыком
так обезличит человека,
что он закончит пошляком.
А может быть, сказал бы: где ты,
судьбы изящная игла?
Расхристаны, полуодеты
и обессмыслены тела.
Иль с болью предъявил бы раю
портки, цветные лоскуты,
в какие человечью стаю
здесь покупают за понты?
Но кто же ризы удостоен?
Кого благословляет Бог?
Кто сам и стиль и форма? — Воин,
монарх, священник и пророк.
И это повод и причина,
что, пошатнувшись на краю,
я в платье в пол за Константина
вино иных столетий пью!
* * *
Сколько для фантазий! Сколько для идиллий!
Мы на фотографиях сразу узнаём:
это Лиля с Осей, это Ося с Лилей,
и втроем с Володей.
А теперь — вдвоем.
Я встречала Лилю в кресле инвалидном.
Юбилей Кирсанова. Он — как на часах.
И на месте лучшем, месте самом видном
восседала Лиля с гребнем в волосах.
Я видала Лилю старою. Надсада
на лице натянута, маска, а на ней –
белые белила, красная помада,
черные глазницы, вороны бровей.
…Это черной розы образ погребальный,
пепел, древний пеплос, это эпос, миф.
Плакальщиц-разлучниц ритуал сакральный.
Кто-то крошит хлебец, в пальцах преломив.
Потому что старость — это пытка тела.
Это казнь сознанья, темнота души.
Это — смерть прелестниц, ибо — погорело
золотое время, выронив гроши.
Чтоб покинуть землю, много ли усилий?
Умирает время средь своих картин.
Это Лиля с Осей, это Ося с Лилей.
И втроем с Володей.
Это — он один.
* * *
А вот история такая: подложит кто-нибудь свинью,
а та, как рыбка золотая, сыграет партию мою.
Не сразу, правда: путь безвидный и, кажется, ведет во мрак,
но этой паузы обидной не перепрыгнуть просто так.
Не надо ропота, рыданья, безлюбых дней, ночей без сна:
для исполнения желанья отсрочка некая нужна.
Чтобы свинья взялась за дело, луна свершила оборот,
и чтоб сама судьба успела прорыть свой потаенный ход.
А мне окольную кривую стезю за то благословить,
что я отныне не ревную к тому, чем мне не надо быть.
Идет Давид на подвиг ратный и крутит легкую пращу.
…С тех пор на неблагоприятный прогноз я больше не ропщу.
* * *
Я вырывалась из аврала
и добиралась до жилья,
когда Ленуся умирала,
больная тетушка моя.
Она лежала и спросонок
рассеянно кивнула нам.
Легка на ощупь, как ребенок,
каких-то сорок килограмм.
А там, в углу, сидел во мраке
Ленусин старенький терьер.
И взглядом горестным собаки
на нет сведен был интерьер.
Такая мука там пылала,
и чувствовал несчастный пес:
его хозяйка умирала,
и он, затихнув, службу нес.
Глаза, лохматые надбровья.
И, словно умершая дочь,
склоняясь возле изголовья,
стояла Смерть и день и ночь.
Конца Ленуся не боялась,
живя в церковных образах.
Но Смерть пришла и отражалась
в собачьих преданных глазах.
И при внезапном приближенье
сквозь страх и сердца колотье
в тот час в слепящем отраженье
и я увидела ее.
ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ
Печальная доля…
А. Блок
Печальная доля — так трудно,
так сложно, так празднично жить
и жертвою стать мародера,
и грустную песню сложить.
О том, как богатый овечку
у бедного силой забрал,
а бедный все плакал и плакал
и слезы со щек вытирал.
Но все богатился богатый
и, как подобает хлыщу,
сказал он о бедной овечке:
？Попользуюсь и отпущу？.
Дурною кормил он травою,
остриг ее заподлицо.
Ободранной, полуживою
вернул бедняку под крыльцо.
И он никому не обязан.
Но путь уже нитью двойной
грядущим возмездием связан,
как свитер его шерстяной.
* * *
Я с утра сидела над своим романом.
Так раба трясется пред своим тираном:
принесет, где пусто, выправит, где криво,
и чтоб диалоги зазвучали живо.
Глядь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Следующим утром билась над героем,
чтобы он раскрылся, как пред аналоем.
И, когда столкнется он с антагонистом
на пути тернистом, оставался чистым.
Гладь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Так я каждым утром связывала нити
судеб и мотивов, мыслей и событий.
Над словесной пряжей вилась, волховала,
голосами действа воздух волновала.
Глядь — а дело к ночи: солнце закатилось.
Солнце закатилось — время сократилось.
Время сократилось — кончилось виденье.
Кончилось писанье — кончилось владенье.
Воздух убывает — время убивает.
Населенный остров в море уплывает.
И в закатном солнце он иноприродно
смотрится, когда я от него свободна.
* * *
Как мир всю эту фальшь впитал, подобно губке!
Она ползет, как фарш, из мощной мясорубки.
Промышленный размах — товар повсюду сунуть.
И горечь на губах смыть хочется и сплюнуть.
И с треском отодрать оберточную пленку,
и с шумом расплескать словесную паленку.
Доныне жив сюжет, который даже в школе
сулил нам тайный свет о бегстве и о воле.
Пьянил он, как вино, про лишних человеков.
И заронил зерно петух, прокукарекав.
И современный взгляд готов себя — на вынос
в те кущи, в этот сад, который с детства вырос.
Не вспять и не вперед, а ввысь и вглубь, где Сирин,
себя забыв, поет, блажен и неотмирен.
Средь этих вещих троп такие я искала,
с поэтикою чтоб поэзия совпала.