Материал из номера
Июнь 2014
Скачать номер
в PDF формате
О советско-финском противостоянии 1939–1944 годов в России до сих пор и не очень любят вспоминать, и о самой войне знают мало. А ведь это — часть истории нашей страны и нашего народа. Хотя бы потому, что на русском языке говорили по обе стороны фронта. Как, впрочем, и на финском.
В 1918 году, практически сразу после провозглашения независимости Финляндии, в стране вспыхнула гражданская война. После многочисленных кровопролитных боев победили "белые", на помощь которым пришли немецкие части; "красные", которых поддерживала Советская Россия, подверглись репрессиям. Многие умерли от голода и болезней в лагерях, других расстреляли. Часть оставшихся в живых перебралась в Советскую Россию, и спустя два десятка лет эмигранты и их сыновья снова оказались на финской земле вместе с Красной армией...
ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
Как только в 1809 году Великое княжество Финляндское вошло в состав Российской империи, туда потянулись жители "старой" России. Не только русские: скажем, тогда же начала формироваться община финских татар, существующая и поныне. Переселение не было массовым, так как княжество имело широкие права автономии: финны и шведы на новообретенных землях считались подданными России, а россиянам из других губерний было непросто получить разрешение на жительство в этих краях. Но все же люди приезжали: чиновники, торговцы, священники, крепостные со своими хозяевами; сыновья шведоязычных аристократов ездили учиться в Москву и Петербург, и некоторые из них возвращались на родину уже с женами. К тому же в восточных областях, и прежде всего в Выборге, русские жили и раньше. К моменту, когда Финляндия обрела независимость, здесь проживало около 6 тысяч русскоязычных.
После Октябрьской революции страну наводнили эмигранты: уже в 1922 году более 33 тысяч бывших россиян оказалось на территории Финляндии. Впрочем, многие вскоре перебрались в другие страны, предпочитая Францию и США.
Фото: Предоставлено автором Микаэль Артала
К 1939 году противоречия между Финляндией и Советской Россией обострились настолько, что переросли в войну. Началась мобилизация. У мужчин призывного возраста, вне зависимости от национальности, не было выбора, идти на войну или нет. Но некоторые русские, конечно, не хотели воевать против своей исторической родины. По рассказам эмигрантов, кое-кто из их отцов и дедов не находил в себе сил сражаться против бывших соотечественников. За отказ от службы они попадали в лагеря, так что иные даже наносили себе увечья (например, отрубали указательные пальцы на руках), чтобы не быть призванными. Но и тем, кто участвовал в военных действиях, приходилось не легче. В 30–40-е годы антирусские настроения в Финляндии были так сильны, что некоторые эмигранты сменили имена на финские. Русскоговорящих солдат предпочитали не отправлять на передовую, так как многие командиры им не доверяли просто потому, что те говорили на языке врага.
Вот что вспоминает военный ветеринар в отставке Микаэль Артала: "Мой дед, капитан царской армии, служил на Дальнем Востоке. Там и отец родился в 1903 году, а его младший брат — уже в Петербурге, спустя три года. Оба они учились в кадетском корпусе в Москве, но не успели его окончить, так как началась революция. Потом оказались в Финляндии. В 1942-м или 43-м отец и дядя сменили фамилию: были Глазуновы, а стали Артала. Они служили в унтер-офицерских чинах, а с русскими именами это непросто... Отец работал в танковом ремонтном депо. Там ремонтировали не только свои танки, но и захваченные советские, а отец знал русский и мог читать инструкции к ним. У дяди, кстати, получилось почти то же самое, но с самолетами. Он, работая механиком, сам совершил три боевых вылета. Так что знание языков им очень пригодилось, особенно дяде — он и с Люфтваффе работал, поскольку знал немецкий. Я родился уже после войны... до 5 лет по-фински не говорил совсем, только по-русски".
А вот еще одна из судеб. Куоккала, нынешнее Репино, более двадцати лет принадлежала независимой Финляндии. Художник Илья Репин, проведший в своем поместье "Пенаты" последние десятилетия жизни, умер в 1930 году в Финляндии. Хотя сейчас его могила находится на территории России. Вместе с ним в "Пенатах" обитали и его дети с семьями. С началом войны жители приграничных областей были эвакуированы вглубь страны, уехал и сын Ильи Ефимовича, Юрий Ильич Репин, тоже художник. В России он практически неизвестен, и в целом сведений о нем мало. Если Репин-отец и в Финляндии пользовался успехом и известностью, то Юрий, родившийся в 1877 году, по-видимому, так и не смог найти своего места в изменившемся мире. В 1940-х годах он жил в муниципалитете Мянтсяля, где до сих пор в некоторых домах висят этюды с его подписью. Художник прослыл оригиналом — прежде всего за привычку круглый год, даже в морозы, ходить босиком. В 50-х годах переехал в Хельсинки и в 1954 году умер, выпав из окна четвертого этажа здания Армии спасения, что в Каллио. Этот дом и сейчас принадлежит той же организации и весьма известен в округе, а вот о том, что здесь провел свои последние дни неприкаянный русский художник, уже мало кто помнит...
Фото: Предоставлено автором Константин Хяккяля
ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОДЧИК
По итогам Зимней войны 1939–1940 годов Выборг в составе других земель перешел к Советскому Союзу. Жителей города финские власти успели эвакуировать — прежде всего в Хельсинки. Вместе со всеми в столице оказался и Конста (Константин) Хяккяля, тогда — 16-летний подросток.
"Я родился в Выборге; мамина девичья фамилия — Пчелкина, а отец из Карелии, дома по-русски говорили. Родители занимались пошивом мужских костюмов для магазина Климчевских — оттуда приходили заказы и материал. В Выборге в ходу было четыре языка — помимо русского еще финский, шведский и немецкий. Меня с малолетства обзывали "рюсся", но из знания языков я извлек много пользы, — вспоминает Константин. — Когда финны в 1941 году снова взяли Выборг, я позвонил коменданту города и предложил свои услуги, он сказал — приезжай, конечно, здесь для тебя работа найдется. И я два с половиной года служил переводчиком: в большом выборгском поместье работало много военнопленных, иногда до 200 человек одновременно, а я переводил им распоряжения управляющего. Они удивлялись: "Как ты по-русски хорошо говоришь!" — а я им отвечал: "Так ведь я — русский". Сейчас жалею, что ни у кого не спросил ни имен, ни адресов — мог бы потом выяснить, как их жизнь сложилась. Говорят, по возвращении в Советский Союз почти половину из них расстреляли...
У нас тогда большая ненависть была к Сталину: Россия — такая большая страна, зачем им еще и Карелия?!
В 43-м я вернулся в Хельсинки, а в следующем году меня призвали в армию, и я служил в войсках противовоздушной обороны. Потом война закончилась, и я стал штатским, но в 1946 году — опять армия. Тогда ведь два года служили, а я и года не провоевал, поэтому меня снова взяли. Но тут уже я оказался шофером, возил офицеров, иногда переводил.
В позапрошлом году с дочерьми ездил в Выборг. Там, в Сорвали, — православное и лютеранское кладбища, где все наши предки похоронены. Теперь ничего нет: водитель такси рассказал, что деревянные кресты на дрова пошли, а каменные плиты — в фундаменты".
СЕКРЕТАРЬ СТАЛИНА — СОЮЗНИК МАННЕРГЕЙМА?
Среди эмигрантов были те, кто видел в разгорающейся войне силу, способную смести большевизм в России. Борис Бажанов несколько лет прослужил секретарем Иосифа Сталина, а в 1928 году бежал из страны через южную границу. В своей книге "Воспоминания бывшего секретаря Сталина" он пишет (приводится с сокращениями): "Во все довоенные годы я делал все, что мог, по борьбе с большевизмом. Я был единственным человеком, решившим по поводу этой войны действовать, и все главные эмигрантские организации меня дружно поддержали... Было написано письмо маршалу Маннергейму, в котором организации просили маршала оказать мне полнейшее доверие и обещались меня всячески поддержать. Письмо подписали и Общевоинский Союз, и газета "Возрождение", и даже председатель Высшего Монархического Совета (хотя я к монархизму не имел ни малейшего отношения). Маннергейм предложил мне приехать в Финляндию.
Маршал Маннергейм принял меня 15 января в своей Главной квартире в Сен-Микеле. Я изложил ему свой план и его резоны. Маннергейм сказал, что есть смысл попробовать: он предоставит мне возможность разговаривать с пленными одного лагеря (500 человек). "Если они пойдут за вами — организуйте вашу армию. Но я старый военный и сильно сомневаюсь, чтобы эти люди, вырвавшиеся из ада и спасшиеся почти чудом, захотели бы снова по собственной воле в этот ад вернуться".
Фото: Предоставлено автором Памятник на месте захоронения советских военнопленных в Хельсинки
В лагере для советских военнопленных произошло то, чего я ожидал. Все они были врагами коммунизма. Результат — из 500 человек 450 пошли добровольцами драться против большевизма. Из остальных пятидесяти человек сорок говорили: "Я всей душой с тобой, но я боюсь, просто боюсь".
По словам Бажанова, ему удалось не только обучить с помощью нескольких бывших офицеров царской армии свое войско, но и начать его переброску в сторону линии фронта. Однако поучаствовать в боевых действиях им не удалось: "...14 марта мне звонят из Гельсингфорса от генерала Вальдена (он уполномоченный маршала Маннергейма при правительстве): война кончена, я должен остановить всю акцию и немедленно выехать в Гельсингфорс..."
ФИНСКИЙ ПЛЕН
Мы уже упоминали о советских военнопленных в Финляндии; они тоже оказались по другую сторону фронта. В ходе Зимней войны 1939–1940 годов их было сравнительно немного — около 6 тысяч. А вот в кампанию 1941–1944 годов финны захватили уже около 60 тысяч красноармейцев. Для сравнения — это примерно столько, сколько насчитывает вся русская диаспора в Финляндии в наши дни. Далеко не все вернулись из плена домой после войны; могильные памятники напоминают об этом и сегодня.
Сначала пленников собирали в транзитные лагеря, откуда распределяли в другие места заключения. Один из таких лагерей располагался в муниципалитете Настола. Многие красноармейцы поступали туда ранеными и обмороженными, да и само состояние лагеря поначалу оставляло желать лучшего: разумеется, финские военачальники предвидели, что пленные будут, но никто не ожидал, что их приедет так много. Некоторые предпринимали попытки к побегу — как правило, неудачные, в иных случаях закончившиеся расстрелом. B Настола похоронено 1055 советских военнослужащих, на могиле установлен памятник. Другое захоронение, менее известное, расположено в хельсинкском районе Кивикко. Практически у каждого лагеря были такие могилы.
В Зимнюю войну 1939–1940 годов труд военнопленных использовался мало: в основном они благоустраивали места своего проживания, но также строили бомбоубежища, рыли противотанковые рвы и окопы.
Летом 1941 года финская армия насчитывала примерно 600 тысяч солдат и офицеров. Для страны с населением лишь более 3 с половиной миллионов (по данным на 1940 год, в Финляндии проживало 3 миллиона 695 тысяч человек) это очень большая цифра. Рабочих рук в стране не хватало, и труд военнопленных стали использовать активнее. Более половины пленных так или иначе было занято на лесозаготовках, лесосплаве и в деревообрабатывающей промышленности, и это был очень тяжелый труд, особенно на заготовке леса. Также их привлекали к дорожным и ремонтным работам, на погрузке-разгрузке судов в порту Вааса, меньшее количество оказалось на рудниках.
ДЕРЕВЕНСКИЕ РОМАНЫ
В 1941 году много мужчин снова ушло на фронт, сельское хозяйство оказалось преимущественно в женских руках, и часть урожая осенью так и осталась на полях неубранной — рабочих катастрофически не хватало. Поэтому вскоре у крестьян появилась возможность за небольшую плату брать помощников из лагерей для военнопленных. У тех труд на селе считался "элитной" работой, поскольку там кормили значительно лучше, чем в лагере. Также появлялась возможность сбывать поделки: красноармейцы изготавливали шкатулки, курительные трубки и мундштуки, которые затем меняли на хлеб и табак. До сих пор в старых финских домах можно увидеть такие "сувениры".
Между пленными и жительницами деревень, случалось, завязывались романы — ведь, напомним, здоровых молодых мужчин на селе временами почти не было. Рождались дети... Финны до сих пор очень болезненно вспоминают о тех событиях, но многое говорит о том, что в стране живет немало потомков советских солдат.
С победой Советского Союза положение и поведение пленных изменилось, и прежние хозяева уже сами начали побаиваться тех, на кого совсем недавно смотрели снисходительно.
"УЗНИКИ ЛЕЙНО"
После окончания военных действий страны обменялись пленными. Но для нескольких участников войны история плена еще только начиналась. Советский Союз потребовал выдачи двух десятков человек, которых считал военными преступниками, чтобы судить их на своей территории и по своим законам. Новоиспеченный министр внутренних дел Финляндии коммунист Юрьё Лейно распорядился удовлетворить эти требования. Первые 19 человек были вывезены в Советский Союз. 11 из них являлись гражданами Финляндии, а еще 8 — лицами без гражданства, обладателями так называемых нансеновских паспортов. Большинство как раз были российские эмигранты, служившие на стороне финнов в годы войны: сотрудники отдела пропаганды, переводчики, разведчики, а также технические работники и офицеры. В Финляндии их называют "узниками Лейно". Советский суд приговорил их к срокам от пяти до двадцати лет лагерей, одного — к смертной казни. Пятеро умерли в сталинских лагерях, двое, отбыв срок, остались в СССР, остальные 11 были освобождены в 50-х годах, после смерти Сталина. Они вернулись в Финляндию.
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу