(вернуться к разделу ？Воспоминания？)
Григорий Церенович Пюрбеев, доктор филологических наук, профессор, до 2018 г. — главный научный сотрудник отдела урало-алтайских языков.
Текст основан на интервью в рамках юбилейного цикла к 70-летию Института языкознания.
С 1957 по 1962 год я учился в Ставропольском педагогическом институте на отделении калмыцкого языка и литературы. Это отделение было открыто после депортации калмыцкого народа и последующего возвращения на историческую родину в свою республику. Тогда для калмыцкой молодежи были открыты двери многих вузов, прежде всего на Северном Кавказе, и я тоже оказался в Ставрополе и поступил в институт именно на это отделение. Такое национальное отделение было открыто впервые в истории — уже потом, в последующие годы, были открыты и другие национальные отделения для подготовки кадров учителей школ соответствующих республик. Закончив институт в 1963 году, я по семейным обстоятельствам переехал в Москву и с тех пор живу здесь. Здесь я поступил в аспирантуру Института языкознания, который стал для меня родным на долгие годы. В общей сложности я провел в этом институте 55 лет, никуда не уходил и в самые трудные времена оставался верным своему долгу и прежде всего — тем занятиям, которым я посвятил себя, то есть изучению монгольских языков.
Таким образом, впервые порог нашего института я переступил в 1964 году. Поступил я в аспирантуру по специальности ？монгольские языки？ к профессору Трофиму Алексеевичу Бертагаеву. Тема моей диссертация была по тем временам сложная — как многие говорили, я со своим руководителем замахнулся на тему докторской диссертации, — она называлась ？Глагольная фразеология монгольских языков？. Тогда был всплеск исследований по фразеологии разных языков, начиная с русского. Изучение фразеологии русского языка в основном началось в 1940-е годы, потом темп нарастал, и исследования по русской фразеологии стали примером для других языков. В 1967 году, по окончании аспирантуры, меня зачислили в штат института, я начал со ступеньки младшего научного сотрудника. А спустя два года, в 1969 году, я защитил диссертацию. Тема была довольно широкой — по фразеологии не одного языка, а трех родственных монгольских языков, — и работа произвела хорошее впечатление. После защиты диссертации она была рекомендована Ученым советом к публикации, что тогда происходило нечасто. Так что первая моя монография, по теме диссертации, была опубликована в 1972 году в издательстве ？Наука？1, что тоже считалась довольно престижным для младшего научного сотрудника. Кто-то даже говорил, что вот не успели чернила высохнуть, как уже и книгу напечатали. Тем не менее, книга вышла, отзывы о ней были положительные, и до сих пор она остается в центре внимания исследователей фразеологии монгольских языков, и не только их. Я вспоминаю, что в свое время в аспирантуре Педагогического института имени Ленина учился монгольский аспирант под руководством нашего выдающегося ученого Алексея Алексеевича Леонтьева. Его оппонентом был приглашен Александр Маркович Шахнарович, он был ученым секретарем нашего института. И он потом мне сказал, что штудировал мою книгу перед тем, как оппонировать диссертацию, и даже добавил: ？Я был просто поражен, что Вы настолько глубоко, серьезно проработали эту проблему, я и сам многое для себя почерпнул？. Впоследствии мы с Александром Марковичем долгие годы были в самых лучших отношениях, и я не раз участвовал в коллективных сборниках под его редакцией. Например, одно время разрабатывалась такая интересная межсекторальная тема — речевое поведение народов мира и, в частности, национально-культурная специфика речевого поведения народов СССР. Это исследование было организовано сектором психолингвистики и теории коммуникации, в котором работали и Александр Маркович Шахнарович, и работающий там и поныне Евгений Федорович Тарасов. Я тогда впервые участвовал в такой коллективной теме, и по ней был подготовлен сборник статей2. Кстати, в то время по выходе в свет коллективных или индивидуальных монографий следовало поощрение от дирекции в размере энной суммы денег — как таковые гонорары не давались, но по издании книги это обязательно поощрялось.
1975 г. Сектор тюркских языков на субботнике у входа в здание на Волхонке.
А.А. Дарбеева, А.А. Коклянова (Ковшова), Л.А. Покровская, Н.А. Баскаков, Э.Р. Тенишев, Л.А. Левитская, Л.Г. Серова, Ф.Д. Ашнин, Г.Ц. Пюрбеев
В то время я застал еще многих наших, так сказать, великих ？могикан？ языкознания, начиная с Александра Александровича Реформатского, по учебнику которого ？Введение в языкознание？ мы учились в вузе. Уже много позднее, когда отмечалось столетие со дня рождения Александра Александровича, я был приглашен в юбилейный сборник его памяти, и это было большой честью. Предложение последовало от директора нашего института Виктора Алексеевича Виноградова, ныне покойного, который был учеником Реформатского и всегда тепло, дружески ко мне относился. Можно сказать, что нас сроднил тюрко-монгольский закон сингармонизма: Виктор Алексеевич занимался этой темой, его кандидатская диссертация была посвящена сингармонизму в языках разной типологии, включая африканские3. А Александр Александрович, я помню, курировал еще первую аспирантскую конференцию в институте. У меня даже сохранилась до сих пор его кратенькая рецензия на мою первую публикацию, статью в сборник материалов конференции. Он меня обругал, хотя и нежно, ласковыми словами, отметив, что у меня там эклектизм, но в целом статья заслуживает того, чтобы быть в сборнике. Это сборник назывался ？Уровни языка？4, тогда это было очень модно — уровни, поуровневое исследование.
Проходя по коридорам нашего института, я в то время встречал и таких известных ученых, как профессора Абаева, ираниста, или, например, выдающегося финно-угроведа Лыткина, не говоря о Виктории Николаевне Ярцевой, нашем будущем директоре. А когда я поступал в аспирантуру, директором института был член-корреспондент Федот Петрович Филин, выдающийся славист. Вспоминается также зав. сектором германских языков Мирра Моисеевна Гухман и блестящий компаративист профессор Энвер Ахметович Макаев, читавший аспирантам курс лекций по истории лингвистических учений. Их влияние на формирование молодых ученых было огромным, и когда они выступали, всегда было интересно и поучительно послушать и было, что взять для себя на заметку.
Из монголистов я могу в первую очередь отметить своего учителя Трофима Алексеевича Бертагаева, крупнейшего ученого-монголиста. Он был и русистом, читал лекции по русскому языку — сначала в Магнитогорском педагогическом институте, потом в МГПИ имени Ленина. К сожалению, он рано ушел из жизни, -в 1977 году, едва отметив свой 70-летний юбилей. Я очень надеюсь, что своей работой оправдал доверие своего учителя. В свое время он давал мне очень мудрые советы. Например, что не нужно замыкаться в рамках только одного языка, своего родного. А я посвятил ему целый ряд работ, в том числе большую работу ？Синтаксис калмыцкого языка？ в двух книгах5, второе, переработанное издание которой вышло в 2010 году. Однако, придерживаясь его совета, я расширил рамки своих исследований и перешел к изучению других монгольских языков. Моя работа ？Синтаксис монгольского сложного предложения: синхронно-типологическое исследование？ в результате стала докторской диссертацией, которую я защитил на восточном факультете Ленинградского университета. Я также занимался изучением терминологии монгольского языка, в свое время у меня была опубликована по данной теме монография6. Затем я перешел к сравнительно-сопоставительным исследованиям. Здесь большую роль сыграл наш заведующий отделом, который тогда назывался сектором тюркских и монгольских языков, член-корреспондент Эдгем Рахимович Тенишев, которого я считаю одним из своих учителей и одним из наиболее мудрых людей. Он сказал: нам надо выполнять крупные коллективные работы. И мы с коллегой, ныне покойной Анной Ангадыковной Дарбеевой выполняли такую коллективную работу на тему ？Историко-сопоставительные исследования по грамматике монгольских языков？. Она работала по части фонетики, а я по части синтаксиса. И вот в 1993 году у меня вышла большая работа, ？Синтаксис словосочетания？7, уже с использованием материала не только современных, живых монгольских языков, но и письменных памятников, это было историко-сопоставительное синтаксическое исследование.
Позже я переходил и к другим темам, однако с конца 1980-х годов у меня началось большое сотрудничество с Монгольской академией наук, а именно с их Институтом языка и литературы. Тогда началась подготовка 4-томного Академического монгольско-русского словаря. Для выполнения этой важной и ответственной темы из Монгольской академии наук приехали и были включены в штат института 7 человек, потому что работа планировалась масштабная и была рассчитана на длительный период. И действительно, эту фундаментальную лексикографическую тему мы выполняли с 1990 по 2000 год, и в 2001—2002 году при поддержке РГНФ издали все 4 тома8. За успешное выполнение этого задания и монгольские ученые, и наши, в том числе мы с директором нашего института, членом-корреспондентом РАН Вадимом Михайловичем Солнцевым, были награждены Медалями дружбы, а наш зав. отделом международных связей Иван Иванович Трушин был награжден знаком отличия ？Передовой работник Академии наук？. И я могу сказать без ложной скромности, что было за что, потому что такая большая работа была выполнена впервые, таких крупных лексикографических двуязычных монгольско-русских словарей раньше не было. В XIX веке были подготовлены два трехтомных словаря, русско-монгольско-французский словарь профессора Ковалевского и монголо-русский словарь профессора Голстунского. Однако после этого таких крупных изданий не было. Потом мы перешли к новому словарю и следующее десятилетие, 1990-е годы и начало 2000-х, мы посвятили уже большому академическому русско-монгольскому словарю, тоже в 4-х томах9. Это также была инициатива Монгольской академии наук — они хотели, чтобы русский язык оставался для них языком, важным и для развития науки Монголии, и для развития общего, среднего и высшего образования, потому что раньше фактически всё население этой страны говорило на русском языке, и до сих пор еще представители старшего поколения хорошо владеют русским языком. Ведь монгольская наука многим обязана именно советской науке, советским специалистам, которые работали в Монгольском университете с его открытия, а открылся он в 1943 году во время войны. И позже в Монгольской академии также работали специалисты по разным отраслям науки из Советского Союза. Сейчас они снова вернулись к изучению русского языка, к обучению ему в вузах и в школах.
У нас в группе монгольских языков традиционно было три специалиста, и это до сих пор остается так же. Сейчас, правда, группа монгольских языков не существует как самостоятельное подразделение, она входит в отдел урало-алтайских языков. В 2004 году к нам пришел Илья Александрович Грунтов, очень талантливый лингвист, который тоже участвовал в составлении словаря как один из авторов с российской стороны. Потом появилась доктор филологических наук Полина Петровна Дамбуева, специалист по бурятскому языку и другим монгольским языкам. Также в коллектив влился молодой калмыковед Слава Хонинов, мой ученик. Таким образом, сейчас монголисты остаются в таком составе: Грунтов, Дамбуева, Хонинов. Сам я ушел в начале 2018 года.
П.С. Серен, Г.Ц. Пюрбеев, П.П. Дамбуева, Г.Ф. Благова, К.Н. Бичелдей
Должен сказать, что на протяжении тех лет, что я работал в институте, он, конечно, менялся. Хорошо помню, как в конце 70-х годов, когда директором института была Виктория Николаевна Ярцева, встал такой вопрос. Институт был построен по генетическому принципу и состоял из структурных подразделений, изучавших определенные языки народов СССР — тюркские, монгольские, финно-угорские и так далее, недаром институт в определенный период своей истории назывался Институтом языков и письменностей народов СССР. Вся его научная деятельность была нацелена именно на исследование языков по генетическому принципу. Однако пришло время преобразования, и в своем докладе на ученом совете Виктория Николаевна так и сказала: нам надо перестраиваться и менять этот принцип, потому что свою задачу он выполнил. Тогда ведь все занимались описанием языков и диалектов, и все кандидатские диссертации, которые выполнялись в институте, в том числе представителями из республик, были посвящены именно описанию диалектов: например, фонетика такого-то говора такого-то диалекта. А было время, когда все бросились на части речи, тогда это было дискуссионной проблемой типологии языков — как устроены части речи в разных языках. Дошло до того, что каждый замкнулся в своей теме: один — на прилагательных, другой — на существительных, третий — глаголист. В Институте востоковедения работала моя коллега, и про нее даже за глаза в шутку говорили: ？Наша глаголица идет？. Она занималась глаголом и, в частности, видом. К сожалению, она не смогла издать книжку, ее работа сгорела на даче. И вот наши аспиранты, которые поступали по монгольским языкам, один занимался наречием, другой — прилагательным и так далее. В результате они не знали всю морфологию своего языка, не могли выйти за пределы своей части речи: ？А я, — говорит, — не знаю, как глагол устроен, что про глагол можно сказать, я только про прилагательные？. Поэтому и назрела необходимость в перестройке, в переходе на другие принципы, в частности на так называемый проблемный принцип. В результате появилось и типологическое направление, и сравнительно-историческое, и тогда же появился сектор психолингвистики и теории коммуникации. До этого не было такого. Такой сектор создали с приходом в институт Алексея Алексеевича Леонтьева — сначала это называлось ？теория речевой деятельности？, а потом уже ？теория психолингвистики и теория коммуникации？. И было много таких примеров, когда возникали более мелкие структурные подразделения, которые специализировались на определенных научных проблемах и направлениях. Это был значительный скачок, который позволил проводить более глубокие исследования, в том числе и на совместные темы между подразделениями. Исследования были направлены уже не только вширь, но и вглубь, в суть самого устройства законов языка. Кроме того, у нас в институте появилась африканистика, сектор африканских языков — это было в конце 1960-х годов, когда мы были ещё на Волхонке. Из этого сектора вышел и Виктор Алексеевич Виноградов, директор нашего Института. Для африканских языков типологический подход имеет особенно большое значение, потому что африканские языки настолько многочисленны, что без типологии их изучать невозможно. Таким образом, можно сказать, что наш Институт расширялся и в смысле охвата языков — как традиционных, так и экзотических.
Структурные преобразования происходили и у нас в отделе. Сначала группа монгольских языков, состоящая из трёх человек, существовала сама по себе. Затем нас объединили в общий сектор тюркских и монгольских языков, а позже этот сектор превратился в лабораторию тюркологии и монголистики — пошло такое веяние, что ？лаборатория？ звучит более научно. Наш Эдгем Рахимович был тогда ？завлабом？, а мы все стали сотрудниками лаборатории. Потом последовало еще одно укрупнение и возник отдел урало-алтайских языков, куда вошел и финно-угорский сектор. По тюркским языкам в то время уже выполнялись очень фундаментальные работы — например, ？Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков？, многотомный ？Этимологический словарь тюркских языков？. Эдгем Рахимович в какой-то момент сказал нашему монгольскому ？крылу？: ？Вам надо подтянуться и тоже расширить перспективу, отойти от просто эмпирики？. Так что я тоже стал заниматься сравнительно-историческими исследованиями, историей языка, языком памятников фольклора и письменности монгольских языков. Наше небольшое ？крыло？ действительно расширило рамки исследования, мы вышли за границы своих традиционных исследований по грамматике. Это получилось в том числе благодаря укрупнению и вхождению нашей группы в большой отдел. А кроме того, это дало ещё один результат: более тесными стали связи с местными исследовательскими учреждениями, начались экспедиции — на Алтай, в Туву, Хакасию, — которые продолжаются и сейчас.
Г. Ц. Пюрбеев дает интервью Телевидению Внутренней Монголии (КНР)
Хочу вспомнить своих коллег по отделу. Игорь Валентинович Кормушин, 80-летие которого мы отмечали совсем недавно, — милейший, добрейший человек и очень крупный учёный. В конце 70-х годов он пришел к нам из Ленинградского отделения Института языкознания — потом оно стало самостоятельным Институтом лингвистических исследований. Как алтаист он очень много сделал и продолжал делать. У него есть труды и по древнетюркским памятникам на территории Монголии, и многие годы он тесно сотрудничал с монгольскими учёными — в частности, с академиком Болдом Лувсандорж, директором Института языка и литературы. Вообще, сотрудничество с другими институтами не прекращается, хотя в последние годы в нашем институте и сократилась подготовка кадров через аспирантуру и докторантуру — многие республики организовали свои национальные академии и сами стали растить кадры. Однако многие едут к нам защищаться, так что подготовка кадров продолжается как бы ？виртуально？: они у себя готовят работы, потом приезжают к нам, и тут мы их рассматриваем, обсуждаем, эти работы совершенствуются и выходят на защиту. Где-то с середины 80-х годов я был учёным секретарём сектора тюркских и монгольских языков. До меня много лет секретарем был Евгений Александрович Поцелуевский, а после меня стала Анна Владимировна Дыбо. И в одном нашем секторе тогда было 18 аспирантов — по башкирскому, по татарскому языку, по языку сибирских татар, по языкам тюркских языков Северного Кавказа, были аспиранты из тюркоязычных республик Поволжья, из Средней Азии. Тогда, чтобы после обсуждения аспиранта подготовить все материалы к защите, нужно было множество бумажек писать от руки, ведь не было еще ни компьютеров, ничего. И аспиранты очень трепетно относились к учёному секретарю.
Из тюркологов, конечно, нельзя не вспомнить Лию Сергеевну Левитскую — прекрасной души человек, крупный учёный-чувашевед, превзойти которую, по-моему, никому не удалось: ее ？Морфология чувашского языка？10 — это труд, который никак нельзя переоценить. В нашем секторе было много крупных учёных, у всех было много аспирантов, учеников, и они сейчас работают и воспитывают молодую поросль, так что эта эстафета передается дальше. У нас работали Николай Александрович Баскаков, Ахнеф Ахметович Юлдашев, он был моим оппонентом по кандидатской диссертации, Галина Фёдоровна Благова, а Кенесбай Мусаевич Мусаев еще и ныне в наших рядах — по-моему, он самый старший из работающих сейчас учёных11. Фёдор Дмитриевич Ашнин был нашим историком науки, историком тюркологии. Эдгем Рахимович всегда к нему обращался: ？Ну как там насчёт нашей тюркской историографии?？. Вместе с Владимиром Михайловичем Алпатовым, они написали замечательную книгу ？Репрессированная тюркология？12 и посвятили памяти всех учёных-тюркологов, кто был репрессирован.
Что касается руководства Института, то у нас в последние годы произошла, так сказать, ？смена караула？. До последнего времени, до Виктора Алексеевича Виноградова, действовал такой закон, что директора обязательно были назначенцами. Из Президиума Академии наук следовало соответствующее указание, и к нам приходил такой-то человек. По-моему, я пережил пять директоров, которые приходили к нам в Институт по назначению. Но после кончины Вадима Михайловича Солнцева встал вопрос: ведь на дворе уже вовсю демократия, Перестройка, значит, уже народ, сами сотрудники должны изъявить свою волю, кого бы они хотели видеть в качестве руководителя. Это было очень большим, поворотным событием в жизни института. Тогда директором стал Виктор Алексеевич Виноградов, авторитетный учёный — и африканист, и типолог, специалист по общему языкознанию. Он много сделал в плане повышения уровня исследований, расширения направлений, увеличения роли теории. Из событий последних лет, конечно, памятно еще выступление Эдгема Рахимовича Тенишева, нашего заведующего отделом, когда он решил уйти на пенсию и оставить институт. Он выступил с речью, рассказывал о своей жизни и деятельности и тех направлениях работы, которыми он руководил, и к каким результатам пришёл отдел. Было огромное стечение народа, и своих, и со стороны, это было очень зрелищное, очень трогательное событие в жизни не только нашего отдела, но и всего института. Эдгем Рахимович обладал харизмой и такими качествами, которые всех к нему притягивали. Он был примером для многих. После его кончины Виктор Алексеевич Виноградов, выступая на заседании Отделения историко-филологических наук, сказал: ？Теперь знамя подхвачено Анной Владимировной？. И она достойный продолжатель его дела, в этом нет никакого сомнения.
В свое время у нас в отделе были любопытные традиции. Наш руководитель Эдгем Рахимович сам был восточным человеком, так что восточные традиции приветствовались и оставались живыми на протяжении многих лет. А когда в отдел приходили молодые учёные и аспиранты, они приобщались к коллективу и привносили что-то своё. У нас в институте долгое время действовал общеинститутский капустник, который был прекрасен, нас даже приглашали на гастроли в другие академические институты, и мы там пользовались успехом. Вдохновителем и организатором капустников была Виктория Николаевна Телия. Позже наш сотрудник Александр Петрович Василевич издал книгу, ？литературный памятник？ нашему институтскому капустнику. Так вот, наряду с этим у нас в секторе тюркских и монгольских языков возникла своя традиция проведения этнографических дней или вечеров. Это началось еще в период директорства Виктории Николаевны Ярцевой. В основном это делалось силами аспирантов — они либо исполняли песни своих народов, либо танцы, либо играли на музыкальных инструментах, иногда демонстрировали национальные кулинарные изделия. Я помню, как Викторию Николаевну попросили быть в жюри и первой попробовать на вкус и оценить, что получилось. И вот подошла очередь очередного национального блюда — калмыцкий чай, его сделала Роза Пюрвеевна Дораева, она тогда была аспирантка Эдгема Рахимовича. Она приготовила это блюдо, рассказала о нём, что это такое и как готовится. Она совсем немного приготовила, просто на пробу. Но когда Виктория Николаевна распробовала, она говорит: ？А ну-ка, ещё!？. И срочно пришлось скорее приготовить ещё порцию чая. Кроме того, силами нашего сектора мы иногда готовили выступление к какому-нибудь празднику, например, к Новому году. Тогда все подключались, а душой этого мероприятия была Лия Сергеевна Левитская, она руководила и сама писала тексты. Помню один из новогодних вечеров, когда наступил Год свиньи, и решили это как-то обыграть — например, рассказать, как к свинье относятся у разных народов. Там каждый по-своему выступил, а сама Лия Сергеевна сочинила такое двустишье: ？Свинья останется свиньёй, хоть в Сандуновских банях мой？. То есть свинья всегда себе лужу найдёт. У нас, от представителей монгольских народов, тоже предложили что-то, связанное с пословицей. У русских же есть такое выражение: ？Бог не выдаст, свинья не съест？. А вот у монголов и калмыков есть похожее — про то, что свинья никогда не поднимает голову вверх и ничего не видит. Так что если никаких свидетелей нет, то и свинья тоже не выдаст. Один из башкирских аспирантов во время этих вечеров выступал с игрой на курае, национальном башкирском инструменте; впоследствии он стал заслуженным деятелем культуры, именно как исполнитель на курае. И ещё у нас была заведена одна традиция — ？День молодого тюрколога？. В этот день молодые тюркологи, наши аспиранты, готовили национальные блюда и приглашали в общежитие своих учителей, сотрудников сектора тюркских и монгольских языков. Это было очень здорово и это по-человечески нас скрепляло, когда за одним столом собирались аспиранты и известные учёные.
Одно время в нашем Институте выпускалась стенная газета, которая называлась ？Языковед？, примерно с периодичностью раз в месяц. Редактором газеты была ныне здравствующая Анна Александровна Ковшова, она работала заведующей редгруппой. Тогда у нас была собственная редгруппа, которая потом расширилась и стала отделом технического обеспечения. В 70-е—80-е годы плановые работы сотрудников проходили через этот отдел и сразу отправлялись в издательство, минуя издательское редактирование, что ускоряло процесс. И вот в этой газете ？Языковед？, где авторы были из числа сотрудников института, было множество разных шуток и юморесок. Алексей Алексеевич Леонтьев, завсектором теории речевой деятельности, как-то задал там вопрос о порождении языков — например, какие бы Вы предложили модели порождения? Помню, я в ответ на это написал, что хорошо было бы разработать лингвистическую модель порождения ？злых языков？ — существует же такое выражение в народе, ？злые языки？. И в таком стиле много было шуток. Постоянным автором там был Виктор Алексеевич Виноградов, который имел псевдоним ？князь Волхонский？13.
Сейчас многое изменилось, но я бы сказал, что в целом в институте выбран правильный курс, направленный на повышение уровня исследований. Я замечаю это по всем направлениям — это расширение границ исследования, выход за пределы узкого круга языков, это расширение и в пространстве, и во времени, привлечение древних языков, различных памятников. Разрабатываются совершенно новые направления — лингвокультурологическое, когнитивистское. Сектор психолингвистики проводит очень интересные исследования и ассоциативные эксперименты в связи с созданием ？Ассоциативного словаря русского языка？, а также описанием национально-культурной специфики языков разных народов. Мне вспоминается одна кандидатская диссертация, которая выполнялась под руководством Натальи Владимировны Уфимцевой, на тему ？Лексико-семантическое поле “семья” в английском и в бурятском языках？, — казалось бы совершенно разные, полярные точки зрения. Выполнялась эта работа именно на основе ассоциативного эксперимента, она защищалась в МГЛУ, я был оппонентом. И таких примеров много. Так что в целом институт идёт именно в направлении углубления исследований, развития новых направлений, но не забывает и о наших традиционных направлениях, они остаются. Всё-таки за годы существования института было сделано очень много, фактически наш институт за эти годы исследовал практически все языки народов СССР, в особенности тюркские — в этом, конечно, огромная заслуга института.
К.Г. Красухин и Г.Ц. Пюрбеев
В год юбилея институту можно пожелать всего самого лучшего. Во-первых, радоваться тем достижениям, тем результатам, к которым мы пришли. Здесь каждый внёс свою лепту, каждый делал своё дело и этим самым приумножал наше общее институтское богатство. Огромное количество трудов было издано, индивидуальных и коллективных, по самым разным, важным и актуальным проблемам. Есть все основания и радоваться, и даже гордиться теми результатами, которые мы сейчас имеем. Оглядываясь в прошлое, оценивая настоящее, нужно, конечно, думать и заглядывать в будущее и вести институт курсом, направленным на сочетание как теоретических исследований, так и более практических, таких как лексикография. Это очень важно: как в своё время было сказано, словари — это своего рода мосты между культурами народов. Естественно, не должно быть какого-то крена, шараханья в разные стороны, а именно разумное сочетание традиционного описания языков, современных методов и тех, которые были уже проверены временем. И конечно, не забывать о компьютерных технологиях, ведь в свое время в нашем институте был создан сектор прикладных исследований, которым руководил Александр Александрович Реформатский и в котором развивалось новое по тем временам направление машинного перевода, которое возглавлял Игорь Мельчук.
Текст отредактировал Т. А. Майсак
1. Пюрбеев Г. Ц. Глагольная фразеология монгольских языков. М.: Наука, 1972. 2. Национально-культурная специфика речевого поведения / Ред. коллегия: А.А. Леонтьев и др. М.: Наука, 1977. 3. Виноградов В. А. Сингармонизм и фонология слова. Дисс. на соискание учен. степени канд. филол. наук. М.: ИЯз АН СССР, 1966. 4. Система и уровни языка: Сборник / Отв. ред. Э. А. Макаев. М.: Наука, 1969. 5. Пюрбеев Г. Ц. Грамматика калмыцкого языка: Синтаксис простого предложения. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1977; Пюрбеев Г. Ц. Грамматика калмыцкого языка: Синтаксис сложного предложения. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1979. 6. Пюрбеев Г. Ц. Современная монгольская терминология (лексико-семантические процессы и деривация) / Г. Ц. Пюрбеев М.: Наука, 1984. 7. Пюрбеев Г. Ц. Историко-сопоставительные исследования по грамматике монгольских языков: синтаксис словосочетания. М.: Наука, 1993. 8. Большой академический монгольско-русский словарь = Монгол орос дэлгэрэнг？й их толь: В 4-х тт. М.: Academia, 2001—2002. 9. Большой академический русско-монгольский словарь = Орос-монгол дэлгэрэнгуй их толь: В 4-х тт. М.: Восточная литература, 2011. 10. Левитская Л. С. Историческая морфология чувашского языка. М.: Наука, 1976. 11. К. М. Мусаев скончался 26 мая 2020 г. на 90-м году жизни. 12. Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М., Насилов Д. М. Репрессированная тюркология. М.: Восточная литература, 2002. 13. По названию ул. Волхонка, на которой до 1980-х гг. находился Институт.
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт языкознания РАН
125009, Москва, Большой Кисловский пер. 1 стр. 1 (карта)
Тел.: (495) 690-35-85
Тел./Факс: (495) 690-05-28
E-mail: iling@iling-ran.ru
Facebook | Twitter | YouTube | RSS
Послать сообщение через форму обратной связи
？ 2011–2020 ФГБУН Институт языкознания РАН
Перейти на старую версию сайта