— Одной из ярких особенностей вашей поэтики является отстранение от лирического героя, чаще всего по оси времени, как бы взгляд на него извне. Достаточно вспомнить строки ？Почему они оба — я?？, ？Уже навряд ли я？, ？И жизнь моя была б ничуть не хуже, / Не будь она моя!？ и многие другие или же стихотворения, где лирический герой дан во втором либо третьем лице. Причем тенденция эта становится заметнее при движении от ранней лирики к поздней. Это осознанная позиция?

       — Нет, не осознанная, иначе ваш вопрос не был бы для меня неожиданным. Может быть, это способ обозначить рефлексию, как и взгляд в зеркало — ？Дядя в шляпе, испачканной голубем, / Отразился в трофейном трюмо…？? А нарастает эта особенность с возрастом, возможно, потому что с возрастом уже менее вовлечен в водоворот собственного ？я？.

       — Возраст поэта влияет на написанные стихотворения? Или у поэзии, в отличие от поэта, нет возраста?

       — В моем случае влияет, потому что я пишу, главным образом опираясь на жизненный опыт, а не на эмоции или рассудок. А для опыта время едва ли не основное условие его существования как такового.

       — Насколько важна, и важна ли вообще, для поэтического творчества принадлежность кругу единомышленников? Или все-таки это дело одиночек?

       — Смолоду товарищеский круг очень важен, не знаю, как для кого, а для меня-то точно, потому что я человек впечатлительный и открытый для влияния. В зрелости делаешься менее общителен, внимательней читаешь классиков и как бы запираешься изнутри.

       — Вы написали достаточно мало. По крайней мере, опубликовано совсем небольшое количество стихотворений и прозаических вещей. Это внутренний темп письма или жесткий отбор? Как вы понимаете для себя, что стихотворение случилось?

       — Я не могу взять, собраться с мыслями, сесть и написать стихотворение, хотя знаю сильных авторов, для которых такой способ работы — обычное дело. Я могу о стихотворение только споткнуться, для меня все решает не воля, а случайность — я недаром назвал последнюю книжку ？Счастливая ошибка？. А вот когда ты споткнулся и рассматриваешь — обо что это ты споткнулся, и появляется замысел, вот тут пригождаются и воля, и прилежание, и версификационный навык. Неудивительно, что при таком подходе я сочиняю в час по чайной ложке, так что отправлять в отсев было бы для меня непростительной роскошью. Кто-то, кажется Рубинштейн, сказал, что я сразу пишу избранное. Хорошо бы. А опус радует и ？отцовство？ признается, когда в стихотворении, пусть даже это заметно лишь мне одному, есть хоть какая профессиональная новость. Если я ловлю стихотворение на повторении пройденного, я бросаю его, умываю, так сказать, руки.

       — Известно высказывание Петра Вайля о том, что ваш лексикон ？первого порядка, без поиска экзотики？, но при этом тексты всегда вызывают ？ощущение новизны？. В процессе написания произведения вы много вычеркиваете в поисках нужного слова или фразы?

       — Да, много. Вообще обычно пишу трудно и медленно. А иногда наоборот — стихотворение появляется на свет быстро. Причем качество опуса от продолжительности и болезненности ？родов？ не зависит.

       — Вы пишете стихотворения в голове или сразу на бумаге?

       — В голове. Мне оно, собственно, и приходит в голову вполне внезапно и в произвольном месте. На бумагу записываю уже набросок, а потом многократно перемарываю.

       — Бродский как-то сравнил написание свободного стиха с игрой в теннис при спущенной сетке. Вы тоже отдаете предпочтение силлаботонике. Можете поделиться своим отношением к верлибру?

       — Можно назвать признаки регулярного стихотворения, позволяющие формально причислить данный опус к силлаботонике. Но я не знаю таких признаков применительно к верлибру. Кто-то скажет про особую интонацию, а другой ее не расслышит. Мне известны считаные удачные русские верлибры, но я бы не взялся назвать ограничения и правила, присущие этому роду поэзии. А без ограничений и правил искусства не бывает.

       — Есть ли для вас поэт, чье совпадение судьбы (ее исполненности) и таланта можно было бы назвать идеальным? И близок ли он вам?

       — Напрашивается, в первую очередь, разумеется, Пушкин, но, поразмыслив, понимаешь, что задним числом мы привносим пафос и обаяние поэзии каждого автора в его биографию, как бы подгоняя под ответ, — так что эксперимент не чист.

       — Какое место, по вашему мнению, занимает поэзия в современном обществе?

       — Поэзия последние десятилетия вышла из моды, но это — скорее бытовое осложнение для авторов-лириков: ей нельзя прокормиться. А число людей, по-настоящему увлеченных поэзией и знающих в ней толк, всегда достаточно невелико. Но я надеюсь, что поэзия важна как палата мер и весов: здесь хранятся эталонные чувства, неприкосновенный запас идеализма.

       — Проза поэта — достаточно устоявшееся понятие. Берясь за прозу, вы испытывали на себе ？перелом речи？? Или для поэта вполне естественно заговорить прозой? Как вы думаете, почему редки обратные случаи — разворот речи от прозы к поэзии?

       — Канатоходец в быту запросто передвигается пешком, но далеко не каждый пешеход сумеет пройти по канату. А если попробовать изъясняться, не прибегая к таким хлестким образам, то поэт и прозаик — способности совершенно разного склада. У прозаика центр тяжести снаружи, а у поэта внутри. Это сказывается и на стихах прозаика: смотрите, как прекрасны, но объективны стихи Бунина, но как зато лирична его проза!

       — Разграничиваете ли вы для себя нон-фикшн и автобиографическую прозу? Или, скажем, ？Бездумное былое？ и ？Трепанация черепа？ для вас тексты одного порядка?

       — Нет, разного. Для ？Трепанации？ я иногда выбирал не самую правдивую, а наиболее занятную версию событий (разумеется, учитывая соображения этики); в ？Бездумном былом？ была сверхзадача простоты и правды. Но между этими повествованиями на сходную тему прошло чуть ли не двадцать лет, так что, может быть, здесь разница не только в жанрах, но и в моих возрастных пристрастиях: ？Лета к суровой прозе клонят…？

       — Кого из современных поэтов и прозаиков вы читаете? Кого могли бы выделить?

       — В интервью я предпочитаю не играть во мнения и по возможности уклоняться от оценки здравствующих авторов. Скажу одно: нынешняя пора представляется мне одной из вершинных в отечественной поэзии. Любители поэзии когда-нибудь, думаю, будут с уважением говорить о нашем времени.

       — Книги и путешествия вы назвали в одном из эссе ？в ряду лучших воспоминаний. И то, и другое изначально было только созерцанием, а становилось сильным бескорыстным чувством？. Можете поделиться несколькими главными для вас открытиями и в том, и в другом?

       — Книги в хронологическом порядке: ？Маугли？, ？Три мушкетера？, ？Остров сокровищ？, ？Евгений Онегин？ и вообще Пушкин, ？Лолита？ и вообще Набоков, ？Возвращение в Брайдсхед？, в молодости — Достоевский, ？Хаджи Мурат？ и вообще Толстой, Чехов, Лев Шестов, ？Умозрение и откровение？ и другое. Этот список можно как минимум удвоить.

       Любимые места: Петербург, Тбилиси, Лондон, Нью-Йорк, Рим… Этот перечень тоже можно удвоить.

       Люблю горы, всякие. Был на Кавказе, на Памире, на Чукотке, в Атласских горах в Марокко — ничего не знаю лучше.

       — Москва в ваших текстах — важная и далеко не просто пейзажная составляющая. Что для вас значит этот город? Какие места в столице любите больше всего?

       — У меня не было выбора: я здесь родился и прожил самую восприимчивую часть жизни, здесь и состарился. Мои места — это детство, окрестности Можайки, Студенческая улица. Потом жил в Сокольниках, на Юго-Западе, в Замоскворечье, вблизи Пушкинской площади. Сейчас живу на Чистых прудах. К этим местам я и привязан.

       — Можете раскрыть свое утверждение о том, что творчество — и поэзия в частности — более физическая, нежели духовная субстанция?

       — Ну, здесь я далеко не первооткрыватель. Английский поэт рубежа XIX–ХХ веков Альфред Хаусман писал: ？И вправду, поэзия представляется мне явлением скорее телесным, чем интеллектуальным… Я по опыту знаю, что, бреясь, мне лучше следить за своими мыслями, поскольку, если в память ко мне забредает поэтическая строка, волоски на моей коже встают дыбом, так что бритва с ними уже не справляется？1.

       Действительно, благим лирическим намерениям, чтобы удачно осуществиться, жизненно необходимо доставлять чувственное удовольствие самим актом произнесения. Всегда привожу в пример загадочную и в фонетическом смысле гениальную строку ？Редеет облаков летучая гряда…？. И пока это первое и главное интонационно-звуковое условие не выполнено, мы будем иметь дело не с живым стихотворением, а с вызывающим недоумение и досаду пересказом мыслей и чувств при помощи видавших виды литературных приемов.

       См.: [Хаусман 2006].[？]