Материал из номера
Декабрь 2020
Скачать номер
в PDF формате
Мощным финишным рывком Пушкин почти заканчивает "Евгения Онегина", который был начат в Кишиневе весной 1823 года.
Продолжение. Начало см.: "Русский мир.ru" № 10, 11.
Пушкинист Владимир Новиков утверждает: "Евгений Онегин" — самое пушкинское из всех произведений автора. Он дает ключ к написанному до и после".
Ариадна Тыркова-Вильямс метко замечала: "Такие диаметрально противоположные люди, как император Николай II и Ленин, оба отдыхали над "Онегиным". Это самый национальный, самый общенародный из всех русских романов. И в то же время это страницы из русской истории. Деревня, Москва, высший свет, глухая провинция обрисованы с такой правдивостью, что по этим описаниям можно изучить эпоху. Это сама русская жизнь, прошедшая через таинственную лабораторию гения, пронизанная его светом. В развитие чувств и событий вплетаются быстрые очерки философических мыслей, занесенных из Германии туманной, почерпнутых из книг Адама Смита, легкие остроты, величавое описание встреч поэта с Музой, забавный кодекс волокитства, точно невзначай оброненное признание в любви подлинной. <...> Ни в Онегине, ни в Ленском Пушкин себя не изобразил, но это очень личное, местами автобиографическое произведение. <...>
Была у Пушкина в мозгу особая магическая, Онегинская комната, через нее проводил он эти четырнадцать строк пятистопного ямба, из которых строились строфы романа. Прежде чем занять свое место, они иногда годами хранились в его больших черных тетрадях с магическими масонскими знаками".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым А.С. Пушкин. Пушкин и Онегин. Рисунок в письме брату Л.С. Пушкину. 1824 год
18 сентября написаны последние три строфы главы, которая станет девятой, — "Отрывки из путешествия Онегина". Странствия Евгения, которым овладела "охота к перемене мест", начинаются в ней как раз с Нижнего Новгорода. Хотя, выезжая из Петербурга, он должен был проехать как минимум Новгород Великий, Валдай, Торжок, Тверь, Москву, Владимир. Но все эти пункты Пушкин просто пропускает, отправляя Онегина сразу в Нижний.
К тому моменту сам автор в городе еще не был. Поэтому его описание Нижнего Новгорода трафаретно лубочно:
...Перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вины европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух.
Профессор Фортунатов отмечал: "Внимательный взгляд сразу отметит, что это — усеченная "онегинская строфа": здесь тринадцать, вместо четырнадцати, строк, да к тому же еще и неполных. Однако в болдинских рукописях строфа сохранилась целиком. Начало ее было следующим:
Тоска! Тоска! Он в Нижний хочет,
В отчизну Минина. Пред ним...
— и дальше продолжают развертываться стихотворные строчки, которые пробегал глазами читатель, не подозревая о предыдущих". Вот ведь как! В Онегине проснулся патриотизм. Он стремится в отчизну Минина. Или Пушкин описал здесь собственные чувства.
Прерываясь на "Барышню-крестьянку", на стихотворения "Кавказ", "Монастырь на Казбеке", на письма, на общение с крепостными (25 сентября пометил в дневнике: "Письмо от Natalie. Кистенёвские крестьяне"), Пушкин пишет давно выношенную, ключевую главу "Онегина".
"Вы знаете, — говорил он о финале "Евгения Онегина", заканчивая роман, — какую штуку удрала со мной моя Татьяна? Она вышла замуж. Этого я от нее никак не ожидал!"
Пушкин в болдинской, VIII главе довольно подробно описывал свои бурные, деликатные и неоднозначные отношения со своей музой в разных регионах нашей необъятной страны. После чего приводит музу на светский раут и рассказывает о ее впечатлении от увиденного. Затем Пушкин выдал жизненный совет на все времена:
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N.N. прекрасный человек.
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Онегин, явно не следовавший этому мудрому совету, поставил себя в сложное положение.
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
<...>
И путешествия ему,
Как всё на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.
Хозяйкой бала оказалась милейшая дама, в которой Онегин узнает Татьяну. Онегин попытался во второй раз войти в ту же реку, но уже со сменой ролей. Он пишет письмо Татьяне. Ответные слова Татьяны написаны, как и остальная часть главы, на Нижегородской земле. 25 сентября Пушкин дописывает финал VIII главы:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Момент прощания с многотрудной работой над "Онегиным" Пушкин увековечит и сочетанием гекзаметров с пентаметрами в стихотворении "Труд":
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Г.-Э. Опиц. Макарьевская ярмарка под Нижним Новгородом. Первая четверть XIX века
В Болдине Пушкин прочел "Илиаду", переведенную на русский язык Николаем Гнедичем и напечатанную годом ранее. На античные стихотворные формы его потянет в Болдине еще не раз.
26 сентября Пушкин составил план-оглавление девяти глав романа "Евгений Онегин", разделенных на три части. Вписал эпиграф из Вяземского: "И жить торопится, и чувствовать спешит". И указал общее время работы над романом: 7 лет, 4 месяца и 17 дней.
Лучше всего "Онегина", да и все творчество Пушкина, могут оценить те, кто писал не сильно хуже его. Достоевский стихов не писал, но его проза и публицистика... Федор Михайлович утверждал, что автор сам сильно менялся за годы работы над "Евгением Онегиным" и завершал свой труд в Болдине, "когда... нашел уже свои идеалы в родной земле, восприял и возлюбил их всецело своею любящею и прозорливою душой". Достоевский писал об "Онегине" как о поэме "осязательно реальной, в которой воплощена настоящая русская жизнь с такою творческою силой и с такою законченностию, какое и не бывало до Пушкина, да и после его, пожалуй".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым "Илиада" Гомера в переводе Н.И. Гнедича
Онегин "в начале поэмы, он пока еще наполовину фат и светский человек <...> В глуши, в сердце своей родины, он конечно не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях. Впоследствии, когда он скитается в тоске по родной земле и по землям иностранным, он, как человек бесспорно умный и бесспорно искренний, еще более чувствует себя и у чужих себе самому чужим. Правда, и он любит родную землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на родной ниве <...> Ленского он убил просто от хандры, почем знать, может быть, от хандры по мировому идеалу, — это слишком по-нашему, это вероятно. Не такова Татьяна: этот тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы. Это положительный тип, а не отрицательный. Это тип положительной красоты, это апофеоз русской женщины, и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене последней встречи Татьяны с Онегиным. Можно даже сказать, что такой красоты положительный тип русской женщины почти уже и не повторялся в нашей художественной литературе".
А.П. Новосильцева подтверждала, что и сам Пушкин был близок к тем оценкам, которые много позднее сделает Достоевский: "Приехал в Апраксино Пушкин, сидел с барышнями, был скучен и чем-то недоволен. Разговор не клеился, он все отмалчивался, а мы болтали. Перед ним лежал мой альбом, говорили мы об "Евгении Онегине". Пушкин молча рисовал что-то на листочке. Я говорю ему:
— Зачем вы убили Ленского? Варя весь день вчера плакала!
Варваре Петровне тогда было лет шестнадцать, собой была недурна.
— Ну, а вы, Варвара Петровна, как бы кончили эту дуэль?
— Я бы только ранила Ленского в руку или плечо, и тогда Ольга ходила бы за ним, перевязывала бы рану, и они друг друга еще больше бы полюбили.
— А знаете, где я его убил? Вот где, — протянул он к ней свой рисунок и показал место у опушки леса.
— А вы как бы кончили дуэль? — обратился Пушкин ко мне.
— Я ранила бы Онегина. Татьяна бы за ним ходила, и он оценил бы ее и полюбил ее.
— Ну, нет, он Татьяны не стоил, — ответил Пушкин".
Очевидно, что 25 сентября 1830 года "Евгений Онегин" был закончен только "почти". Это было не последнее расставание. Образы продолжали роиться, требуя воплощения. Письмо Онегина к Татьяне Пушкин напишет уже после своей женитьбы. А в Болдине Пушкин продолжал писать — Х главу.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Е.П. Самокиш-Судковская. Убитый на дуэли Ленский. Иллюстрация к VI главе "Евгения Онегина"
Известно, что у Пушкина в мыслях было несколько возможных концовок "Онегина". В одном из задуманных эпилогов Евгений "должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов" — так рассказывал сам Пушкин своему брату Льву и адъютанту Николая Раевского Юзефовичу. В кругу этих друзей на пути в Арзрум в лагерной палатке Пушкин говорил о возможной кавказской главе "Онегина". Но в Болдине поэт остановился на варианте декабристском.
От Х главы уцелеет несколько рукописных листов, на которых рукой Пушкина в загадочном порядке смонтированы бессвязные строки из разных строф. Разобраться в этой тайнописи не смогут ни генерал Дубельт, в руках которого окажется пушкинский архив, ни первый текстолог поэта, Павел Васильевич Анненков. Лишь в 1910 году родившийся в Нижнем Новгороде академик Петр Осипович Морозов найдет ключ к зашифрованному тексту. Он догадался, что строчки, казавшиеся бессвязными, заключали в себе криптограмму: Пушкин записал отрывки Х главы, передвигая строчки и слова. Для Морозова ключом послужили письмо друга поэта Александра Ивановича Тургенева и запись в дневнике Вяземского, сделанная 19 декабря 1830 года, после того как Пушкин заезжал к нему в Остафьево по дороге из Болдина в Москву. "Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок 8-ю и 9-ю главу "Онегина", ею и кончает; из 10-й, предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе и следующих — славная хроника". А два года спустя Тургенев писал из Мюнхена скрывавшемуся в Париже от российского правосудия брату Николаю: "Есть тебе и еще несколько бессмертных строк о тебе. Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом. Он читал мне в Москве только отрывки" (лето 1832 года). Николай Тургенев не оценил пушкинской характеристики, обидевшись на поэта.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым А.С. Пушкин. Автопортрет и портреты И.И. Пущина, А.А. Дельвига, В.К. Кюхельбекера, К.Ф. Рылеева в черновой рукописи V главы романа "Евгений Онегин". 1826 год
Расшифрованный Морозовым текст начнут печатать в собраниях сочинений Пушкина вслед за основным текстом "Евгения Онегина" с неизбежными отточиями. Полностью сохранятся лишь две строфы.
В начальных строфах давалась памфлетическая характеристика Александра I, к которому Пушкин в силу целого ряд причин относился плохо, в отличие от Николая I:
I
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
.....................................
II
Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.
.....................................
III
Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
.....................................
IV
Но бог помог — стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей.
После разгрома Наполеона и Венского конгресса:
XII
Россия присмирела снова,
И пуще царь пошел кутить,
Но искра пламени иного
Уже издавна, может быть,
.....................................
XIII
У них свои бывали сходки,
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки
.......................................
XIV
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
.......................................
XV
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
XVI
Так было над Невою льдистой,
Но там, где ранее весна
Блестит над Каменкой тенистой
И над холмами Тульчина,
Где Витгенштейновы дружины
Днепром подмытые равнины
И степи Буга облегли,
Дела иные уж пошли.
Там Пестель ........ для тиранов
И рать ........ набирал
Холоднокровный генерал,
И Муравьев, его склоняя,
И полон дерзости и сил,
Минуты вспышки торопил.
XVII
Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Татьяна. Рисунок А.С. Пушкина в черновике "Письма Татьяны к Онегину". 1824 год
Вот почти и все, что досталось нам, потомкам, от Х главы "Онегина". Нельзя сказать, что она выглядела чрезмерно крамольной и антиправительственной. Но, конечно, цензуры бы она не прошла. Тыркова-Вильямс замечала: "Друзья, особенно Вяземский, настойчиво советовали Пушкину подальше спрятать или даже уничтожить эту главу, чтобы накануне свадьбы не дать правительству нового повода для недовольства и придирок. Пушкин дал Царю обещанье не писать политических, или, по официальной терминологии — возмутительных стихов. Десятая глава была очень далека от вольнолюбивых настроений его юности, но Николай I всякое упоминание о декабристах воспринимал болезненно. Не понравилась бы ему и суровая характеристика Александра I, хотя Пушкин и декабристов не пощадил. Это тоже было одной из причин, почему эта глава была, вероятно, им уничтожена. Нельзя было бить лежачего".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Николай Иванович Тургенев (1789–1871)
В воскресенье 19 октября, в день лицейской годовщины, в Болдине Пушкин сжег рукопись Х главы, вероятно, к тому времени еще не оконченной. Об этом на полях последней страницы "Метели" скорописная пометка "19 окт. сожж. Х песнь", сделанная, по-видимому, 20 октября. И запись в дневнике: "19 октября. Сожжена Х песнь". А для себя сохранил лишь шифрованную запись.
В Болдине же последний вклад в "Евгения Онегина" Пушкин внесет 28 ноября, написав предисловие к VIII и IX главам, которые он планировал издать отдельной книгой, причем переставив их местами. Издание так и не состоялось, но предисловие осталось. "У нас довольно трудно самому автору узнать впечатление, произведенное в публике сочинением его. От журналов узнает он только мнение издателей, на которое положиться невозможно по многим причинам. Мнение друзей, разумеется, пристрастно, а незнакомые, конечно, не станут ему в глаза бранить его произведение, хотя бы оно того и стоило.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Вид в окрестностях села Болдина
При появлении VII песни "Онегина" журналы вообще отозвались об ней весьма неблагосклонно. Я бы охотно им поверил, если бы их приговор не слишком уж противоречил тому, что говорили они о прежних главах моего романа".
"В одном из наших журналов сказано было, что VII глава не могла иметь никакого успеха, ибо век и Россия идут вперед, а стихотворец остается на прежнем месте. Решение несправедливое (то есть в его заключении). Если век может идти себе вперед, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель ее одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.
Поэтическое произведение может быть слабо, неудачно, ошибочно, — виновато уж, верно, дарование стихотворца, а не век, ушедший от него вперед.
Вероятно, критик хотел сказать, что "Евгений Онегин" и весь его причет уже не новость для публики и что он надоел и ей, как журналистам.
Как бы то ни было, решаюсь еще искусить ее терпение. Вот еще две главы "Евгения Онегина" — последние, по крайней мере для печати... Те, которые стали бы искать в них занимательности происшествий, могут быть уверены, что в них еще менее действия, чем во всех предшествовавших. Осьмую главу я хотел было вовсе уничтожить и заменить одной римской цифрою, но побоялся критики. К тому же многие отрывки из оной были уже напечатаны. Мысль, что шутливую пародию можно принять за неуважение к великой и священной памяти, — также удерживала меня. Но "Чайльд-Гарольд" стоит на такой высоте, что каким бы тоном о нем ни говорили, мысль о возможности оскорбить его не могла у меня родиться".
Вспомнит Пушкин в Болдине и о таком аспекте критики "Онегина": "Между прочими литературными обвинениями укоряли меня слишком дорогою ценою "Евгения Онегина" и видели в ней ужасное корыстолюбие. Это хорошо говорить тому, кто отроду сочинений своих не продавал или чьи сочинения не продавались, но как могли повторять то же милое обвинение издатели "Северной пчелы"? Цена устанавливается не писателем, а книгопродавцами".
Окончание следует.
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу