В этой статье я продолжу повествование о военспецах, благодаря которым Красная армия одержала победу в Гражданской и не в последнюю очередь в Великой Отечественной войне. И человек, о котором пойдет речь, с одной стороны, неизвестен широкому кругу читателей, с другой же – его литературный прототип, напротив, знаком им очень хорошо; во всяком случае, рожденным в СССР и воспитанным на советской литературе и кинематографе.
Речь о капитане Императорской армии и генерал-лейтенанте РККА Евгении Александровиче Шиловском, ставшим прототипом Вадима Рощина в трилогии ？Хождения по мукам？ Алексея Толстого и блестяще сыгранного Михаилом Ножкиным. Выбор писателя нельзя назвать случайным – Шиловский после вступления во второй брак приходился ？красному графу？ зятем, и они подолгу беседовали о событиях Гражданской войны.
Вообще тема семьи Евгения Александровича сама по себе нетривиальная. Ибо его первая жена, Елена Сергеевна, впоследствии стала супругой Михаила Булгакова и прототипом Маргариты. Однако перипетии непростой и в чем-то даже трагической личной жизни генерала выходят за рамки заданной темы.
Офицеры на перепутье Итак, Евгений Александрович родился 3 декабря 1889 года на Тамбовщине, в деревне Савинки. Дворянин, больше того: в семье бытовало предание о княжеском титуле ее далеких предков. Видимо, это и предопределило выбор профессии: служение Отечеству. Хотя со времен печально известного Манифеста Петра III, подтвержденного Жалованной грамотой Екатерины II, дворянство имело право не служить, постепенно вырождаясь в персонажей, гениально показанных в ？Мертвых душах？ Николаем Васильевичем Гоголем.
Однако род Шиловских не вписывался в подобную картину, ибо исстари нес ратную службу. Так, предки будущего генерала служили окольничими еще великим князьям рязанским. А их усадьба, по мнению ряда исследователей, в свое время дала название городу Шилово – ныне райцентру Рязанской области.
Отец будущего генерала, много лет трудившийся непременным членом по землеустройству Лебедянской Земской управы, слыл на всю губернию садоводом. Важный штрих к его портрету: когда после революции Александр Иванович был арестован, за него пришли просить крестьяне – редкий случай. Отпустили. Умер он в 1930 году, что разрушает байку о том, будто бы всех помещиков бросали в тюрьмы, высылали за границу или отправляли в ГУЛАГ. Маму звали Поликсена Степановна. Дожила она до 1941 года.
“ О том, как сражался Шиловский, свидетельствует Георгиевское оружие, которого он был удостоен за бои под Ломжей ” Семья была многодетной, но небогатой; во всяком случае, во 2-м кадетском корпусе Евгений учился за казенный счет. Собственно, открытый в 1849 году распоряжением Николая I и носивший его имя корпус и задумывался как учебное заведение для бедных дворян. После корпуса Шиловский поступил в Константиновское артиллерийское училище, окончив ее по первому разряду.
Дальше молодой офицер оказался на перепутье: служба в строю или следование по военно-научной стезе с последующим преподаванием в военных учебных заведениях? Судя по всему – да, собственно, об этом свидетельствует дальнейшая жизнь Евгения – душа лежала ко второму. И через три года после училища он поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. На самом деле вполне естественный выбор.
Ибо, с одной стороны, служба в войсках носила довольно рутинный характер и нередко сопровождалась самодурством вышестоящего начальства. Это блестяще описал генерал-лейтенант Антон Деникин в ？Пути русского офицера？ на примере своей службы в Казанском военном округе, находившемся под командованием генерала от инфантерии Александра Сандецкого. С другой – совершенно неожиданное для офицерства поражение в войне с явно недооцененной Японией словно пробудило его от спячки и аккумулировало у военной молодежи жажду учебы.
Вообще, русская военная мысль накануне Первой мировой остро нуждалась в подпитке молодыми офицерами, особенно на фоне довольно ретроградных взглядов тех, кто занимал в армии высшие командные посты или определял основное направление учебного процесса в Николаевской академии, о чем подробно и ярко написал тот же Деникин в уже упомянутой книге. Да и достаточно вспомнить считавшегося корифеем российской военной науки генерала от инфантерии Михаила Драгомирова, последовательно выступавшего против чуть ли не всех прогрессивных нововведений в армии начала XX века. Этот человек был, бесспорно, хорошим строевым начальником и педагогом, но вот корифеем в науке, каковым он многим видится и по сей день, к сожалению, не являлся.
Отчасти поэтому с кадрами на ключевые командные должности в армии у нас было не ахти. И пример Сандецкого в данном случае не единичен. Взять того же печально известного генерала от инфантерии Алексея Куропаткина. Да, в отличие от первого, он не был безобразно груб – характеристика, данная Сандецкому генерал-лейтенантом и соратником Деникина по Белому движению Александром Лукомским, – но уровнем подготовки, равно как и талантом, явно не соответствовал столь высоким занимаемым им должностям.
Да и во всей Императорской армии не нашлось достойной кандидатуры на должность командующего в роковом для самодержавия 1914-м. Ибо более неподходящей фигуры, нежели великий князь Николай Николаевич, и придумать трудно. И справедливы произнесенные в его адрес выдающимся военным историком Антоном Керсновским слова: ？Великий князь был знатоком конницы, дилетантом в стратегии и совершенным профаном в политике？. Хотя в данном случае выбор был предопределен фамилией, что перевешивало и талант, и образование, и все на свете.
И тем не менее армия медленно, слишком медленно в силу все еще сохранявшегося кастового характера офицерского корпуса, преображалась. Во многом благодаря таким талантливым и пытливым до знаний офицерам, как Шиловский.
Что же представляла собой Николаевская академия накануне трагических событий, похоронивших Российскую империю?
Если в двух словах, то, как пишет ведущий специалист по военной элите РККА периода Гражданской войны, равно как и 1920–1930-х годов, Андрей Ганин: ？Годы учебы являлись серьезным испытанием для слушателей академии, учебный курс которой был достаточно труден, а программа перегружена. Однако это, на наш взгляд, являлось достаточно оправданным. Ведь от полученных слушателями навыков зависели жизни и исход боевых действий？.
Но коррективы в планы Шиловского внесла Первая мировая. В чине подпоручика лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, входившей в состав 1-й гвардейской дивизии, он отправляется на фронт. Примечательно, что возглавлявший дивизию генерал-лейтенант Владимир Аполлонович Олохов в 1918 году добровольно вступил в РККА, а подчиненный ему комбриг генерал-майор – на 1914-й – Леопольд Фридрихович Бринкен дрался на стороне белых. И таких примеров – пруд пруди.
Евгений принимал непосредственное участие в боях. Опять же, несколько забегая вперед замечу, что он не оставил воспоминаний – на них в его плотном графике попросту не оставалось времени. Но офицер вел подробный дневник, на страницах которого критиковал вышестоящее начальство за чрезмерные потери и подчас неграмотное проведение операций. О том же, как сражался Шиловский, свидетельствует Георгиевское оружие, которого он был удостоен за бои под Ломжей. В ходе них, к слову, в плен попал поручик Михаил Тухачевский, об отрицательной роли которого в строительстве РККА следует говорить отдельно.
Об ожесточенности тех боев предельно лаконично и точно высказался один из будущих лидеров российской контрреволюции и в еще более далеком будущем фашистский прихвостень генерал-майор Петр Краснов: ？Шли страшные бои под Ломжей. Гвардейская пехота сгорала в них, как сгорает солома, охапками бросаемая в костер？. Я, кстати, не напрасно назвал Краснова именно лидером контрреволюции, а не Белого движения. Ибо последнее стояло на позициях сохранения единой и неделимой России, а выбранный донским атаманом генерал отстаивал казачий сепаратизм, к тому же ориентированный на Германию.
Тем не менее приведенная цитата подтверждает обоснованность критики Шиловскими действия командования. Та же Праснышско-Ломжинская операция проводилась на Северо-Западном фронте, которым командовал генерал-адъютант Николай Рузский, ？не признававший, – пишет Керсновский, – вообще никаких обходных движений, он требовал только фронтальных атак？. Вообще многими своими неудачами фронт обязан именно командующему, имевшему обыкновение, по отзывам современников, обвинять в собственных просчетах подчиненных.
Для полноты картины: не лучше в первый год войны обстояло дело с командованием Юго-Западного фронта, возглавленного генералом от артиллерии Николаем Ивановым. ？Обязанный, – характеризует его Деникин, – своей карьерой ряду случайных обстоятельств, в том числе подавлению Кронштадтского восстания (1906 года. – И.Х.), он – человек мирный и скромный – не обладал большими стратегическими познаниями и интересовался больше хозяйственной жизнью округа？. И Рузский, и Иванов – оба, по словам Керсновского, демонстрировали ？полное отсутствие стратегического кругозора и стратегического чутья？.
Стоит ли после этого удивляться, что таким, как Шиловский, приходилось кровью исправлять – там, где это было возможно, – просчеты таких, как Николай Николаевич, Рузский и Иванов, занимавших свои должности по причинам, отнюдь не связанным с военными способностями, образованием и талантом.
По долинам и по взгорьям Далее Евгения Александровича ждала служба на штабных должностях: соответственно обер-офицера для поручений 36-го армейского корпуса и старшего адъютанта 43-й пехотной дивизии. В 1915 году он вновь вернулся в академию: видимо, в высших военных кругах осознали явный дефицит подготовленных начальников от командарма и выше, ибо подготовка офицеров тактического звена стояла в императорской армии на высоком уровне. Вот их-то, видимо, и хотели продвинуть.
Академию Евгений Александрович закончил в 1917 году. После Февральской революции, в условиях развала армии, Шиловский служил помощником старшего адъютанта отделения генерал-квартирмейстера штаба 11-й армии генерал-лейтенанта Михаила Промтова – позже участника Белого движения. После Октября – демобилизация, ну а далее выбор – не только карьеры, но и судьбы; выбор, который встал перед десятками тысяч русских офицеров. Никто из них не догадывался, что оный кого-то приведет на чуждые им улицы Парижа и других иностранных городов, заставит, дабы прокормить семью, в лучшем случае таксовать.
Ну а кто-то по разным совершенно мотивам останется на Родине, разделив с ней и радости, и беды, и славу сокрушителей фашизма. Именно к такой категории русского офицерства и относится Шиловский: в августе 1918 года он, по его собственным словам, добровольно вступил в Красную армию – в непростое время, когда на счету Советской Республики было больше военных поражений, нежели побед. И многие, что внутри России, что за ее пределами, не были уверены в способности большевиков выиграть Гражданскую войну. Да они бы и не выиграли, если бы не подобные Евгению Александровичу военспецы.
Видимо, в военных кругах Шиловский стяжал определенную известность, во всяком случае, по рекомендации бывшего полковника Николая Соллогуба Евгений был переведен в Москву, оттуда его путь лежал на Украину, где он занимал должность начальника Полевого штаба народного комиссариата по военным делам Украины. С кем ему только не приходилось сражаться: и с петлюровцами, и с различными, наводнившими степи бандами, и с деникинцами.
Но что более важно: Шиловский занимался строительством регулярной Красной армии на Украине. При этом его противники так, по сути, и не вышли за рамки добровольчества, о чем позже с горечью писал один из лучших военачальников Вооруженных сил Юга России генерал-майор Борис Штейфон.
После расформирования Полевого штаба Евгений Александрович был отозван в Москву и в октябре 1919 года получил назначение в штаб 16-й армии Западного фронта, которую вскоре упомянутый выше Соллогуб и возглавил. Впрочем, не все складывалось гладко во взаимоотношениях Шиловского с новой властью: в августе 1919-го он был арестован ВЧК. Обвинение: связь со Всероссийским национальным центром. Существовала такая подпольная организация. Одним из ее руководителей был известный деятель кадетской партии Николай Астров – сподвижник тяготевшего к либерализму Деникина и член созданного в возглавляемых им Вооруженных силах Юга России Особого совещания.
Трудно сказать, насколько в тот период разделял – и разделял ли вообще – Шиловский буржуазно-либеральные взгляды. Думаю, ответ здесь скорее отрицательный. Ибо в дальнейшем он показал себя всецело преданным военной науке человеком, который вряд ли стал бы тратить драгоценное время на поддержку и изучение соответствующих идей, к тому же в глазах немалой части офицерства ассоциировавшихся с непопулярным в их среде Временным правительством. Словом, я считаю, что ВЧК арестовало Шиловского либо по надуманному предлогу, либо ошиблось, либо просто перестраховывалось.
Надо также понимать: в августе 1919-го армии Деникина наступали на Москву и добились серьезных успехов. Поэтому вопрос о выявлении и ликвидации контрреволюционного подполья стоял для ВЧК на повестке дня под номером один. Быть может, и после освобождения большевики не в полной мере доверяли Евгению Александровичу: обратите внимание, что он получил назначение на сравнительно спокойный в тот период Западный фронт, тогда как именно в октябре развернулось встречное сражение между красным Южным фронтом, с одной стороны, и Добровольческой, и Донской белыми армиями – с другой. И чаша весов колебалась. Соответственно пребывание там талантливого генштабиста видится более уместным.
Но тут есть еще один момент – правда, я не берусь утверждать, что он связан с арестом Евгения. Его младший брат Михаил жил в Лебедянском, который оказался в зоне действий 4-го Донского корпуса генерал-лейтенанта Константина Мамонтова, осуществлявшего в августе 1919-го свой знаменитый рейд. И Михаил то ли был уведен казаками насильно, то ли ушел с ними добровольно – сейчас невозможно ответить на этот вопрос со стопроцентной точностью. О дальнейшей судьбе его ничего не известно. Кто его знает: может, исчезновение Михаила во время мамонтовского рейда дало чекистам повод подозревать его брата, красного командира, в сочувствии белым, и они опасались его возможной конспиративной связи с деникинцами. Да и случаи перехода военспецов на сторону противника, увы, не были единичны.
Мыслители и стратеги Но, сочувствуя Михаилу, можно только порадоваться за Евгения, жизнь и военный талант которого, без преувеличения, были необходимы молодой тогда Красной армии. Поле освобождения под подозрением он если и оставался, то недолго – и началось, как принято говорить, стремительное его восхождение по служебной лестнице: в апреле он принимает командование над ставшей ему родной 16-й армией, при этом, стоит заметить, несмотря на существенный опыт штабной работы, Шиловский до этого, никогда не командовал даже батальоном. Но справился, обретая опыт в боях с польскими войсками и бандами Станислава Булак-Булаховича.
После расформирования 16-й армии, в 1922-м, Евгений Александрович в основном на преподавательской работе, совмещая оную с военно-научной деятельностью; благо и материала, и пищи для размышлений хватало – за каких-то семь лет Россия пережила три войны: Первую мировую, Гражданскую и Польскую.
Евгений Александрович пишет работу, посвященную операциям 16-й армии против польских войск, а в 1930-е годы читает в стенах академии лекции по оперативному искусству. Мне представляется важным его анализ боевых действий именно с регулярной польской армией. Ибо изучение Гражданской войны – где линия фронта носила весьма условный характер, где оказалась высока роль терявшей свое значение в XX веке конницы, где происходило увлечение партизанщиной – могло у исследователя сформировать не совсем верные представления о характере боевых действий будущего.
А вообще, то было насыщенное в военной среде время. Именно на рубеже 1920–1930-х годов Константин Калиновский и Владимир Триандафилов работают над созданием бронетанковых войск, много размышляя об их роли в современной войне; один из творцов теории глубокой операции Георгий Иссерсон пишет свой труд ？Эволюция оперативного искусства？. Он также преподавал в академии. И позже один из известных генштабистов Великой Отечественной генерал армии Сергей Штеменко вспоминал: ？Особой любовью слушателей пользовались Шиловский, Иссерсон, Медиков. Слушать их лекции, блестящие по форме и отличавшиеся глубоким идейным и научным содержанием, было для нас истинным наслаждением？.
И если с Иссерсоном Шиловский преподавал в стенах академии, то с Триандафиловым служил в одном Московском военном округе, будучи с 1928 по 1931 год его начальником штаба, а Владимир Кириакович – комкором.
Наконец, в то же время выдающийся советский генштабист и будущий маршал Борис Шапошников выпустил фундаментальный труд ？Мозг армии？. Все перечисленные военные мыслители Красной армии были немногим моложе Шиловского – за исключением Шапошникова, – и их труды, их творческий поиск оптимальных форм применения войск в современной войне осуществлялся в грохоте строек индустриализации, благодаря которым происходило стремительное преображение Вооруженных сил. И еще: названные деятели представляли собой подлинную военную элиту РККА – именно они, а не выскочки вроде Михаила Тухачевского, Ионы Якира и Иеронима Уборевича.
Модернизация РККА, развитие современных видов вооружений поставили на повестку дня вопрос о совершенствовании оперативных методов ведения войны, о новых формах взаимодействия на поле боя бронетанковых войск и стрелковых соединений. Откликом на поставленную проблему стала работа Шиловского ？Операция？, опубликованная буквально накануне Второй мировой – в 1938 году.
Заслуги Евгения Александровича в деле военного строительства были по достоинству оценены и в 1940-м: ему присваивается воинское звание генерал-лейтенант. В августе 1941 года Шиловский возглавил Академию Генерального штаба и в октябре получил задачу: оперативно подготовить и провести эвакуацию академии в Уфу, перестроив учебную программу, заточенную на ускоренный выпуск командиров. Причем выпускники должны были понимать, что представляют собой новые формы войны, демонстрируемые вермахтом.
Шиловский напряженно работает над обобщением данного опыта, неоднократно выезжает на фронт. Неудивительно, что именно из-под его пера вышел первый в СССР труд, посвященный битве под Москвой. Не стоит думать, что его работа носила исключительно кабинетный характер. География посещенных им фронтов впечатляет: Западный, Брянский, Центральный, Прибалтийский.
После войны Евгений Александрович продолжал преподавать и работать над обобщением опыта Великой Отечественной. Он умер, будучи начальником кафедры в Академии Генштаба, в своем служебном кабинете 27 мая 1952 года.
И в завершение: если у соотечественников упоминание Красной армии будет ассоциироваться в первую очередь с такими, как Шиловский, а не Тухачевский, то это станет зримым свидетельством правильных акцентов в нашей исторической памяти.
Игорь Ходаков,
кандидат исторических наук
Опубликовано в выпуске № 28 (891) за 27 июля 2021 года