Оригинал видео
Оригинал видео
Год назад наши эксперты сделали ряд прогнозов на 2016 год, которые, как сегодня выяснилось, сбылись почти стопроцентно. Так что ？погадать？ на 2017-й мы решили в том же составе. Почему в России невозможна глобальная операция ？Чистые руки？, насколько прочна отечественная экономика, сможет ли власть утихомирить казаков и прочих ？хирургов？, обсуждают политологи Георгий Бовт и Екатерина Шульман, специалист по регионам Наталья Зубаревич и журналист-международник Александр Баунов.
Часть 1 ？Власть хорошо научилась работать с социальным протестом？
— Прошлый год заканчивался митингами протестов дальнобойщиков против новой системы дорожных сборов ？Платон？. Тогда наши эксперты предрекали, что ？власть разрулит эту ситуацию довольно грамотно и к ？Платону？ привыкнут？. В общем, так и случилось. Привыкли. А вот другой прогноз, что локальные протесты станут важной темой 2016 года, не сбылся. Не то чтобы таких протестов не было, но в федеральную повестку они не вошли. Как думаете, почему?
Георгий Бовт (политолог, журналист): Да, локальные протесты не стали федеральной повесткой. Думаю, мы недооценили степень репрессивности законодательства — сегодня фактически не осталось возможности легального общения с властями в протестном жанре. Известно, что уже сидит человек, который вышел с одиночным пикетом, и мало кто хочет повторять этот опыт.
— Из легальных форм протеста остались, кажется, только петиции?
Г.Б.: Ну, еще шум в соцсетях. Но поскольку, например, ？ВКонтакте？ весьма охотно идет на контакт с правоохранительными органами, легко выдает блогеров, которые что-то перепостили, то скоро и там особо не разгуляешься. Думаю, следующий год станет годом наступления на социальные сети, чтобы они активнее сотрудничали с правоохранителями.
И за перепост объявления о несанкционированном митинге могут быть большие неприятности — собственно, такие примеры уже есть, когда к девушке в Питере пришли домой из спецслужб за то, что она перепостила объявление о таком митинге в Ставропольском крае.
— Получается, протестные настроения нарастают, но выхода им все меньше. Но ведь это опасная ситуация.
Александр Баунов (журналист-международник, публицист, главный редактор Carnegie.ru): Да, репрессивное законодательство делает цену протеста более высокой. Но мы видим на глобусе массу стран, где самое репрессивное законодательство никак не помешало протесту стать повсеместным и массовым. В нашем случае, мне кажется, просто власть хорошо научилась работать с социальным протестом, предотвращая превращение его в политический.
Вот смотрите: выходят дальнобойщики или фермеры. К ним тут же прибегает оппозиция с лозунгом ？Путин во всем виноват？. Но социальные протестующие чаще всего рассматривают власть не как цель протеста, а, скорее, как посредника. До губернатора или мэра они не могут достучаться, вот и апеллируют к президенту. Для них оппозиция не помощник, а помеха в этом желании достучаться. Они ждут, когда к ним придет депутат-единоросс, донесет их требования куда надо и им, пусть хоть немного, но уступят... Так что, мне кажется, дело даже не в репрессиях, а просто власть прекрасно научилась работать с этими протестующими социальными группами.
Екатерина Шульман (политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС): Я не совсем согласна с тем, что 2016 год не стал годом ситуативных протестов. Скорее, эти протесты не стали предметом федеральной информационной повестки, потому что у нас специфическим образом устроено информационное пространство. Будь оно другим, сегодня газеты выходили бы с заголовками в духе 1990-х: ？Россию захлестывает волна трудовых протестов？. На самом деле захлестывает. Даже несмотря на то репрессивное законодательство, о котором справедливо говорит Георгий. И их становится еще больше. Тому есть объективные экономические причины.
В каждом конкретном случае методика кнута и пряника — частичной кооптации, частичных репрессий — применяется пока успешно. Проблема может возникнуть по двум направлениям. Первое — это перерастание количества в качество, то есть когда точек локальных протестов станет так много, что на них не хватит ресурсов системы. И второе — индивидуальная непредсказуемая реакция со стороны тех или иных региональных властей.
Поскольку федеральная власть любит сваливать решение проблем на региональный уровень, а мэры и губернаторы бывают разные, то где-то кого-то поколотят, и это может сильно возмутить. Где-то, наоборот, пойдут навстречу, и это воодушевит.
Вот такого рода вещи могут стать катализатором непредсказуемых последствий. Но пока как на 2016 год хватило ресурсов, так, в общем, на 2017-й должно хватить, если экономическая ситуация не будет радикально ухудшаться.
？Операций вроде итальянской ？Чистые руки？ мы себе позволить не можем？
— Год назад вы предсказывали рост коррупционных дел и знаковых посадок. Конечно, трудно было предположить, что будет арестован федеральный министр, но это случилось. Планка задрана так высоко, что даже непонятно, кого еще надо арестовать, чтобы привлечь народное внимание, и будет ли этот метод использоваться в 2017 году?
Е.Ш: Этот тренд продолжится, но не усилится. Здесь система тоже будет стараться сохранять существующее положение вещей. И то, что мы услышали, например, в Послании президента Федеральному собранию, похоже на попытку успокоить паникующую бюрократическую элиту: дескать, и на этих ненасытных силовиков у нас окорот есть. Потому что властвующая бюрократия — это и есть основная опора режима. Слишком ее запугивать рискованно.
Кроме того, для полномасштабной чистки нет ни ресурсов, ни запроса. Ну а точечные акции, конечно, возможны.
— У этих точечных акций есть логика? Или на кого жребий падет?
Е.Ш: Уверена, что сценария нет. Есть кланы, в основном силовые. Они ？кушают？ друг друга. Верховная власть старается сдерживать эту их активность, чтобы не развязалась полноценная война всех против всех в гоббсовском смысле, когда каждый ？кушает？ каждого и правил нет. Но и приказать этим хищникам питаться только травкой тоже невозможно. Думаю, на этих качелях будет раскачиваться власть и в наступающем году. Потребность в некотором, хотя бы демонстративном очищении от коррупции есть, то есть надо время от времени приносить в жертву телевизору ту или иную чиновничью голову. Но тотальную операцию вроде итальянской ？Чистые руки？ мы не можем себе позволить, потому что у системы на это нет ресурсов.
А.Б.: ？Чистые руки？ в Италии были все-таки общественной операцией. То есть для начала в обществе должен сформироваться серьезный запрос на борьбу с коррупцией. А сегодня что? Выходит тот же Навальный к людям и говорит: смотрите, у них дача огромная, смотрите, у них собачки в личном самолете летают... А люди в ответ: ну, дача, ну, собачки в самолете, пусть летают... Лишь бы нам не перестали зарплату платить... В Италии, напомню, спусковым крючком были не сама по себе коррупция и теневая экономика, которые там есть до сих пор, а утрата государственной монополии на насилие. Когда бандитские группировки, слившиеся с государством, начали уничтожать тех, кто пытался им противостоять, когда прошли целые серии убийств и похищений известных судей, публицистов, политиков.
？Не надо никаких казаков и ？хирургов？
Е.Ш.: Тема утраты монополии на насилие, расползание нелегитимного насилия — одна из тем будущего года, между прочим.
— Почему вы так думаете?
Е.Ш.: Во-первых, случилось убийство Немцова. Во-вторых, растет число групп так называемых активных граждан, берущих на себя репрессивные функции — закрыть выставку, облить кого-то йодом или мочой. И сложные игры государства с этими группами, которые то поощряют, то окорачивают, то подкармливают, то сажают. Взаимодействие с этими группами — одна из проблем, которую предстоит решать новому руководству администрации президента. Но, кажется, у этого руководства нет особых полномочий, чтобы всю эту поляну полностью контролировать. Хотя ничто так не опасно, как утрата монополии на насилие.
А.Б.: Понятно, что произошло после московских протестов рубежа 2011–2012-х годов и особенно после киевского ？майдана？.
Власть очень хочет позволить себе то же самое, что могут позволить себе ее оппоненты. Оппоненты собирают 100 тыс. на площади, значит, она тоже обязана собрать 100 тыс.
У оппонентов находятся люди, которые способны к радикальным действиям, условно говоря, бросить депутата в мусорный бак. Значит, мы тоже должны найти людей, которые проявят ту же самую решимость и тоже кого-нибудь бросят в мусорный бак. Или хотя бы зеленкой обольют... Все эти уличные худсоветы, уличные советы по интерпретации исторического наследия и так далее оказались в центре не потому, что их кооптировали в центр, а потому, что расширились границы дозволенного. Когда центр сделал несколько шагов в крайне левую или крайне правую, как в нашем случае, сторону.
Г.Б.: А мне кажется, что проблема хунвейбинов осознана все-таки достаточно быстро и провоцировать и поощрять их дальше не будут. Есть ？Общероссийский народный фронт？. Там можно нелицеприятно критиковать губернаторов — и этого достаточно. Не надо никаких казаков и ？хирургов？.
Е.Ш.: Да, понятно, что все эти ？активные？ живут на бюджетные деньги и при прикручивании краника финансирования немедленно затыкаются. Вопрос в том, кто обладает властью прикрутить краник? Где сидят их кураторы?
Г.Б.: Известно где — в Кремле.
Е.Ш.: А вы уверены, что в Кремле, а не, например, на Лубянке? И что они вообще будут слушать разных гражданских из Кремля, которые вздумают давать им указания?
Г.Б.: Если мы доживем до времени, когда люди с Лубянки начнут диктовать уличную повестку, то, боюсь, мы не соберемся здесь через год обсуждать какие бы то ни было прогнозы, потому что будем жить совсем в другой стране.
Е.Ш.: Моя мысль в том, что сегодня никто не диктует повестку полностью. Что в прошлом году мы двинулись к ситуации в стране ？кто во что горазд？.
Г.Б.: Ну, есть один человек, который одергивает. И будет одергивать. Есть еще Совет безопасности — очень интересный орган, который в последнее время активизировался. Я думаю, что и в новом году мы увидим какие-то духоподъемные инициативы от Совбеза.
А.Б.: Время прокси-войны на востоке Украины потребовало большого количества разного рода добровольческих действий — понадобились негосударственные структуры для рекрутирования добровольцев, доставки, снабжения. Ну и, соответственно, сама идея негосударственной активности таким образом была легитимирована.
Думаю, в следующем году власть будет пытаться вернуть монополию на насилие там, где она ее потеряла, а потеряла она ее как раз на краях собственной идеологии, в передовых окопах.
Есть регион, где она утрачена практически полностью, — это Чечня. Так что уличных ？активистов？, уверен, все-таки будет меньше и они начнут вести себя с большей оглядкой.
？Мы сейчас вернулись к уровню жизни 2007 года？
— Один из прогнозов прошлого года — что революционных волнений в 2016-м не будет, несмотря на падение доходов. Как говорила Наталья Зубаревич, ？народ с запасом адаптировался к тому, что жить стало хуже, отладил новую модель потребления, и вот в этом капсулированном состоянии и промышленность, и люди могут жить годами？. Этот прогноз верен и для 2017 года? Заодно хотелось бы узнать, мы падаем или все-таки растем? Потому что в послании президент сказал, что мы везде чуть-чуть растем. А по сообщениям Росстата и других ведомств — везде чуть-чуть падаем.
Наталья Зубаревич (эксперт по регионам, профессор МГУ, директор региональной программы Независимого института социальной политики): Экономика живет во многом сама по себе, несмотря на послания, заклания и другие важные документы. Где-то она полеживает, а где-то продолжает падать. Да, в ноябре, как отметил президент, на 2,7% выросло промышленное производство. Но перед этим оно два месяца падало... Короче, где-то с февраля 2016 года это танцы около нуля: чуток туда — чуток сюда. Плюсом оказалось то, что рубль немножечко потяжелел, потому что наша промышленность комплектующие и технологии как закупала в основном по импорту, так и продолжает закупать. Проблема в том, что платежеспособный спрос не растет. Президент, думаю, эти цифры не приводил. По рознице — минус 4,5, по доходам населения — минус 5,9. Ползем вниз. Я посчитала: мы сейчас вернулись к уровню жизни 2007 года. С одной стороны, падать всегда неприятно, спорить не стану. С другой — жили мы в 2007-м и вроде как сильно не горевали.
Е.Ш.: Тут вопрос не в уровне, а в тенденции. Получается, что у нас уже третий год непрерывного падения реальных располагаемых доходов. Такого 15 лет не было.
Н.З.: На самом деле доходы остановились еще в январе 2014-го, до всякого Крыма. Просто перестала работать старая модель роста экономики. Потом они еще прыгали полгода, а безостановочно падать начали с ноября 2014-го. Считайте, отпраздновали двухлетний юбилей, пошел третий год. В то же время зарплата в реальном выражении падать перестала. Инфляция резко замедлилась, это правда.
— Это заслуга ЦБ?
Н.З.: Скорее, она просто уперлась в потолок платежеспособного спроса. Вывод очень простой: по инвестициям падаем, по доходам падаем, по рознице падаем. Поэтому заклинаниями делу не поможешь. Будет ли дно? Будет. Раньше или позже. Будет ли от него отталкивание? Не я сказала, но все ответственные коллеги макроэкономисты говорят одно: мы не видим факторов роста в значительных масштабах. А вот так вот кувыркаться около нуля можно долго…
— Это и есть прогноз на 2017 год и дальше — кувыркаться около нуля?
Н.З.: Да, это вообще долго может продолжаться. А что мешает?
Г.Б.: Вот и господин Улюкаев перед арестом выпустил прогноз стагнации до 2030 года.
— Исчерпание Резервного фонда может повлиять на ситуацию?
Н.З.: Ситуация очень простая. Резервный фонд — скорее всего, это зависит от цены на нефть, от политики приватизации, от других привносимых факторов — будет исчерпан к концу 2017 года. Но еще остается Фонд национального благосостояния, и кто сказал, что все это будут с ражем тратить? У нас есть возможности заимствовать на внутреннем рынке. Более того, если сейчас маленько утихомирится наша внешняя политика, то расширятся возможности и международных заимствований — у России очень небольшой долг, в этом смысле у нас все более или менее нормально. Поэтому не стоит говорить, что послезавтра коллапс.
Нет, коллапса не будет. В экономике меня пугают не темпы спада и роста. Меня пугает нарастающая деградация — раз и нарастающее отставание — два. Вот в чем проблема.
А.Б.: Поскольку из года в год мы слышим прогноз, что страна проедает последние деньги Стабфонда и сейчас все будет как при конце СССР, когда цены на нефть упали, надо сделать три оговорки, чтобы этот прогноз снять навсегда. Во-первых, Стабфонд создан ровно на тот случай, что цены на нефть упадут и нужно будет временно, перестраивая экономику, компенсировать привычный уровень доходов от продажи нефти.
Второе — Советский Союз не имел вообще никаких резервных фондов. То есть настолько никаких, что западные банки удивились, насколько казна оказалась пустой. Сегодня у нас есть резерв, один из крупнейших в мире. И главное, мы не импортируем 40 млн тонн зерна. Мы более или менее базово население можем прокормить.
Е.Ш.: У нас более или менее рыночная экономика.
А.Б.: И, наконец, у нас один из самых низких в мире внешних долгов, который, несмотря на санкции, позволяет, в общем, заимствовать на приличных процентах.
Н.З.: Я бы в эту картину добавила еще один очень важный момент — бюджетную политику. Региональные бюджеты в проблемах с декабря 2012 года. Да, никто не умер, но долги-то расти уже перестали. Что происходит? Шаг за шагом, с перерывом на предвыборный период, конечно, идет попытка балансировок доходов и расходов. Режутся расходы. Например, сейчас основной урезательный сегмент — расходы на образование. К сожалению, все, что называется вложениями в человеческий капитал, финансируется все хуже.
— То есть с голоду не помрем, но на здоровье и образование хватит уже не всем.
Н.З.: Именно. А в федеральном бюджете, хотя там доля этих расходов и так невелика, рубится еще сильнее. Что пока не трогали? Напоминаю, что у нас опять предвыборный период. Не трогали соцзащиту — даже добавили плюс 5%, чтобы хотя бы в уровень инфляции или близко вытащить. Очень аккуратное сокращение числа тех, кто получает пособия.
При этом сохраняется дисбаланс федерального бюджета, о котором все прекрасно знают. В прошлом году 20,4%, а в этом будет больше 22% — это расходы на нацоборону. В совокупности с почти 13% расходов на нацбезопасность — это треть бюджета.
Е.Ш.: В ближайшие три года планируют снижать.
Н.З.: Если так и пойдет, значит, здравый смысл возобладает. Правда, тогда наступит вопрос, что делать с наркоманией оборонных заводов, некоторые из которых работали в три смены. Ну, посмотрим... Если этот вид расходов пойдет вниз, то федеральный бюджет продержится.
— А региональные?
Н.З.: Я специально посмотрела, кому убавляли, кому не очень. Вообще, логики не угадать. Давайте я вам просто цифры назову. Ингушетия — плюс 31, Чечня — минус 1, в среднем по России — минус 8. Дагестан и Кабардино-Балкария — минус 2–3, аккуратно. Алтай — там же. Камчатка — плюс 15.
— А Крым?
Н.З.: Республике Крым, по-моему, сейчас уже минус 8 осталось. Летом по двум кварталам было минус 25. Наказывали. А Севастополь до сих пор в два раза меньше. Минус двукратный.
Г.Б.: Они себя показали не очень эффективными хозяйственниками.
Е.Ш.: Они немножко осточертели всем, прошу прощения за кощунство.
Н.З.: Думаю, все проще. Им так много дали по первости, что теперь корректируют.
Часть 2 ？Контакт с реальностью может потерять не только автократ, но и демократ？
— 2016 год стал годом больших сюрпризов в международной политике. Даже появилось такое выражение: ？чувствовать себя как в 2016-м？. То есть когда все, что могло пойти не так, пошло не так. Это в первую очередь избрание Трампа и Brexit. Продолжится ли этот тренд неожиданностей? И может ли он каким-то образом коснуться российской действительности?
Александр Баунов (журналист-международник, публицист, главный редактор Carnegie.ru): Большей неожиданности, чем победа Трампа, невозможно себе представить. Даже победа Ле Пен во Франции уже не будет иметь такого эффекта. Клинтон плюс Обама создали один большой консенсус, где действительно свободы становилось все больше, язык становился все корректнее. Идея все более тесной международной кооперации, интернационализма и глобализации не подвергались сомнению. Но вдруг это исчерпалось одновременно практически везде. Сегодня, за исключением Польши и Прибалтики, вся Восточная Европа — лоббисты снятия санкций с России и во власти евроскептических настроений.
Екатерина Шульман (политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС): Я бы объединяла их даже не по принципу симпатии и антипатии к России, а по принципу вот этого вот некоторого антилиберального тренда, изоляционистского, националистического.
— Эта реакция — она надолго? На много лет? Мы еще увидим обратный тренд?
А.Б.: Я бы назвал это не реакцией, а коррекцией.
Когда люди очень долго находятся у власти — не только политической, но и интеллектуальной, — они немного теряют контакт с реальностью. Причем контакт с реальностью может потерять не только автократ, но и демократ.
В вечер подсчета голосов мы собрались в компании экспертов дома у одного из американцев. И с ним произошло на моих глазах примерно то же, что с людьми, которые спрашивали себя в 2011 году здесь, в Москве: а кто голосовал за ？Единую Россию？? Где эти люди, которые проголосовали за ？Единую Россию？? У меня нет знакомых, которые проголосовали за ？Единую Россию？. То же самое он говорил про Трампа.
Е.Ш.: Ну, вообще, в городе Вашингтоне Трамп получил всего 4%, а 96%, соответственно, кандидат Демократической партии. У нас это называется ？чеченским результатом？. И считается обычно признаком таких бесстыжих фальсификаций, когда люди вообще просто Бога не боятся. А там вот оно, пожалуйста.
А.Б.: При этом там случилась вещь, которую мы также привыкли приписывать автократиям, когда правитель потребляет собственный информационный продукт.
Е.Ш.: А я говорила, что это свойство новой информационной эпохи. В автократиях это просто представлено в огрубленном, карикатурном виде, поэтому пальцем можно показать и посмеяться. Хотя на самом деле информационный пузырь характерен для всех.
Даже не надо быть человеком из власти, можно быть простым гражданином в соцсетях, и тоже будешь в этом пузыре разглядывать разноцветные разводы и думать, что это и есть объективная реальность.
А.Б.: Представители истеблишмента сначала в Англии, потом в Соединенных Штатах, а до этого в Скандинавии, где происходили более тихие победы новых правых, как я их называю, все они потребляли мейнстримные медиа. Потому что принято читать солидные газеты. А солидные газеты держатся в рамках некоторого консенсуса. Ну, скажем, в солидной американской газете очень трудно выступить со статьей, в которой, например, похвалить освобождение Пальмиры — это считается неприличным. Можно написать, что взятием Пальмиры Россия пытается исказить оптику своих действий в Сирии. В общем, все эти солидные люди потребляли солидные медиа.
А за пределами солидных медиа был твиттер Трампа. И был твиттер Бориса Джонсона. И те новости, которые попадали из этого твиттера в мейнстримные медиа со смайликом: типа, вон, смотрите, что дураки пишут... А потом Трамп вдруг стал их президентом.
— А вы верите в русский след всей этой политики в Европе и Америке? Или они просто от ужаса перед происшедшим ищут какие-то простые объяснения?
А.Б.: Я верю в то, что русские хакеры могли туда залезть...
Е.Ш.: Не столько для того, чтобы Трамп победил, сколько для того, чтобы Хиллари навредить. Но точно по той же причине, по какой глупы разговоры о том, что Запад пытается устроить в России ？оранжевую революцию？, покупая НКО и платя активистам, точно так же глупо говорить, что можно из Москвы сделать человека президентом в США. Нет ничего важнее внутренних обстоятельств. Есть у вас внутренние обстоятельства — будут у вас политические процессы развиваться соответствующим образом. Снаружи это все организация восхода солнца вручную.
？Информационные войны будут усиливаться？
Георгий Бовт (политолог, журналист): Мы подошли к прогнозу на следующий год — информационные войны будут усиливаться. И мне кажется, одним из первых пунктов повестки переговоров с администрацией Трампа станет тема ограничений гонки вооружений в киберпространстве. Потому что сегодня в киберпространстве такая же ситуация, какая была с ядерными вооружениями в начале 1960-х годов. Без правил. Но эти правила как-то надо устанавливать.
— Разрыв между истеблишментом и простым молчаливым большинством, который выстрелил в Америке, может как-то сыграть в России?
А.Б.: В России он уже немножко сыграл. Почему, собственно, Россию отчасти обвиняют в том, что произошло в Великобритании и Соединенных Штатах. Потому что Путин оказался предвестником этого разворота раньше, чем этот разворот произошел. Вроде бы кто такая Россия, почему все должны вести себя как она? Но получилось, что она начала первой то, что потом подхватили другие. И вот, дескать, Россия испортила мир... А дальше начался разговор на зеркальном языке. Как у нас некоторые считают, что Советский Союз развалился, потому что Запад финансировал ？голоса？ и диссидентов, интриговал на международной арене и т.д., так и западная публицистика приходит, как ни странно, к такому же простому осмыслению происходящего: это Россия испортила мир. Виновато страшное российское иновещание, финансирование правых партий и т.д. Еще чуть-чуть, и они окончательно заговорят на языке авторитарной России.
— А настоящие причины происходящего в чем?
А.Б.: Причины разрыва с истеблишментом везде разные. В Западной Европе — открывшийся несколько лет назад рынок труда для восточных европейцев. Эти люди вдруг оказались равноправными участниками этого рынка. Не эмигрантами, а людьми с теми же правами, что и коренные жители. Для Восточной Европы это, конечно, исполнение мечты. Когда мечта исполнилась, начинается период разочарования.
Мечта была вернуться в одну европейскую семью, а дальше они начинают сравнивать свой уровень жизни не с тем, который у них был при Варшавском договоре, а с нынешней Германией. И чувствуют себя не просто разочарованными, а разочарованными надолго. Они понимают, что этот разрыв несократим в обозримом будущем.
Е.Ш.: Но при этом скажем доброе слово во славу демократии, которая позволяет такого рода противоречиям быть разрешимыми мирными путями. Надо иметь в виду, что все эти драмы 2016 года, которые мы оплакиваем, — это на самом деле по меркам XX века детский смех. Боже мой, две системные партии соревнуются на выборах, и одна из них побеждает. Страшный катаклизм и ужас — это когда покрышки жгут и громят хлебные магазины.
？Думу перекосило довольно сильно？
— Один из прогнозов прошлого года был по поводу выборов в парламент. Он сбылся на 100% — никто из оппозиции туда не прошел. Конечно, год назад трудно было предположить, что спикером станет Володин и попытается сделать из этого парламента если не место для дискуссий, то хотя бы просто более или менее серьезное место. Как думаете, это у него получится?
Е.Ш.: Для начала скажем, что володинская идея честных конкурентных выборов (дескать, давайте проведем кампанию приличнее, чем в 2011 году, без таких ярко выраженных фальсификаций) была услышана не всеми. И при сверхнизкой явке в русских областях и крупных городах результат был сделан теми регионами (это прежде всего национальные республики), которые решили не слушать никаких разговоров про приличия и честные выборы, а нарисовать себе выборы так, как они привыкли, и теми методами, которыми они привыкли. В награду за это они получили больше мандатов. Я обещала более разнообразную Думу — и она случилась. Думу перекосило довольно сильно.
Также я говорила, что вне зависимости от того, кто туда попадет, эта Дума будет более весомым органом власти. Так оно и получается. Сейчас это связывают с личностью спикера. На самом деле это объясняется объективными причинами. В связи с проблемами балансировки федерального бюджета правительству все чаще приходится ходить в парламент, потому что бюджетные вопросы у нас решаются через изменение федеральных законов. При таких условиях при любом спикере Дума начинает надуваться некоторой жизнью.
Сколько я говорила все эти годы: смотрите на институты. Спящие институты — типичное свойство режимов смешанного типа. Они кажутся формальными, декоративными, фейковыми, фальшивыми, резиновой печатью, бешеным принтером. Но наступает момент — и они оживают.
Потому что условия для этого созрели, а конституционные права, которые прописаны, довольно велики. Значит, с Думой надо будет договариваться.
— Дума каждый год принимает бюджет, и раньше с депутатами надо было договариваться. Непонятно, что кардинально изменилось?
Е.Ш.: Я с большим интересом жду бюджетного процесса 2017 года. Фискальное бремя к этому моменту легче не станет. Причем это будет предвыборный период, и соблазн выступить популистами, защитниками трудового народа от правительственных поборов (например, от плохих либералов из финансово-экономического блока) будет довольно велик. А уж соблазн поторговаться за кулисами с правительством за бюджетные трансферы, за деньги своим регионам — еще больше.
— То есть Дума будет становиться все весомее. А правительство, которому годами предрекают отставку?
А.Б.: Это так же, как предрекать крах России.
Г.Б.: Путин, думаю, в общем согласен с той политикой, которую проводит пресловутый так называемый либеральный блок в правительстве. Он другой политики не знает.
Е.Ш: Просто для протокола: никакой не либеральный, а просто финансово-экономический.
Г.Б.: Согласен, потому и говорю ？так называемый？...
Президент, может, и отдал бы инициативу условным глазьевцам. Но он им просто не верит. Он верит людям типа Кудрина, которые считают, что они хорошие советники в экономике.
Так что, думаю, в правительстве все усидят. Что касается Думы, то Володин, кажется, хочет превратить ее в некое законодательное министерство. И я не думаю, что он даст сильно разгуляться каким-то там одномандатникам. Он, скорее, хочет все разгуливаться сам. А депутаты, включая одномандатников, просто солдаты думской партии, которые должны взять под козырек...
Е.Ш.: Под козырек они, конечно, возьмут, но нельзя же их только бить кнутом, надо кормить и пряником. Кабинет, в котором делаются финальные договоренности, будет, конечно, один. Но до этого в рамках фракций будут свои договоренности более низкого уровня. В общем, этот процесс торговли за бюджетные деньги для регионов никогда полностью не прекращался. Просто он из Думы ушел в Минфин. Сегодня, мне кажется, он будет все больше возвращаться в Думу — вот в этом качественное изменение.
— Суммируя все вышесказанное, каким будет 2017 год?
Наталья Зубаревич (эксперт по регионам, профессор МГУ, директор региональной программы Независимого института социальной политики): Если двумя словами, он будет годом дальнейшей деградации. Медленной, но ощутимой, никаким образом не стимулирующей кого-то биться за рост человеческого капитала. Ну и пить будут больше...
— Год назад вы были единодушны еще в одном прогнозе. В том, что ？безумный дурман постимперского вставания с колен, достигший уже немыслимых размеров, начнет потихоньку скукоживаться и реальная жизнь начнет людям вправлять мозги？.
Е.Ш.: Пропаганда не просто надоела, а начала вызывать отвращение. Обратите внимание, что осенью этого года в информпространстве были ожидания немедленной мировой войны, разговоры про то, что надо рыть бомбоубежища и по 500 рублей продавать наиболее выгодные места у вентиляционного окошка… Как теперь задним числом понятно, видимо, это были ужасные ожидания перед американскими выборами. Американские выборы закончились не так, как все думали, и войну сразу отменили.
Н.З.: Да бросьте, просто надо было добавить 649 млрд рублей в оборонные расходы бюджета. Добавили — и войну ？отменили？.
А.Б.: А у меня ощущение, что не только население устало, но и пропагандистская машина перегрелась. Готовились-то они к тому, что сейчас придет Клинтон и придется продолжать все в том же духе. А куда продолжать, когда ушли уже за горизонт куда-то. Уже Америка — фашисты, Япония — фашисты, Германия — фашисты... То есть победа Трампа для этой машины, с одной стороны, неприятная неожиданность, потому что непонятно, кого главным врагом назначать. А с другой стороны, приятная передышка, потому что надо еще придумать, где искать другие поводы для эскалации. На Украине продолжения не будет. В Сирии тоже, похоже, пришли к тому равновесию, которое хотели. За исключением Пальмиры, ее не собирались терять. Собираясь, не теряя Пальмиру, взять Алеппо и предъявить новой администрации Соединенных Штатов, так сказать, новую реальность на земле.
？Люди больше не хотят, чтобы их пугали？
Е.Ш.: Для меня наиболее значимый внутриполитический процесс в России — изменение общественных настроений. Это очень значимый базовый процесс. Его обычно описывают как усталость от внешнеполитической повестки. Но не только. Это еще и наступающие политические последствия изменения экономических условий. Как известно политической науке, есть зазор между снижением уровня жизни и его политическими последствиями. Чем более система открытая, демократичная, тем этот зазор меньше. Чем она более закрытая, как в нашем случае, тем он больше. В среднем обычно говорят о 12 месяцах.
В России второй год продолжается падение доходов, что уже дает о себе знать. Это общие депрессивные настроения. Разочарование в институтах. Расползание этого разочарования вплоть до фигуры президента, который раньше обладал водоотталкивающими способностями в этом отношении. Судя по тем цифрам, которые мы имеем, при всех претензиях к нашей опросной индустрии видно, что люди испытывают усталость, разочарование, уныние, настроения — от депрессивных до панических.
Внешнеполитическая повестка не просто не интересует, а раздражает, отталкивает. Общая агрессия, экспансионистская риторика и милитаризм пугают. А люди не хотят, чтобы их пугали.
И на первый план выходит экономико-социальная повестка. Самыми главными вопросами для людей становятся вопросы соцзащиты, образования, медицины, всего, что связано с детьми…
Г.Б.: Я бы еще добавил слово ？справедливость？. У нас любят справедливость, и в этой связи выпуск на арену цирка господина Навального, например, — это палка о двух концах. Потому что если его риторика по вопросу социальной справедливости, борьбы с неравенством упадет на новую атмосферу в обществе, это может сыграть по-другому.
Е.Ш.: Справедливость — одно из базовых русских понятий. Очень специфически понимаемая ценность. Иногда понимается как равенство, иногда как месть. Действительно, людьми воспринимается как несправедливое, неразумное и неадекватное то положение вещей, когда мы тратим деньги неизвестно на что, на какие-то взятия и потерю каких-то мест с экзотическими местами, названиями, в то время как у нас тут больницы закрываются. В это самое время власть ведет политику сокращения ровно на том социальном фланге, который для людей выходит на первый план. То, что он выходит на первый план, объясняется объективными экономическими и демографическими причинами. С этим ничего не поделаешь. Тот, кто сумеет эту повестку социальной справедливости уловить, будет бенефициаром следующего выборного цикла и следующего за следующим. Потому что это надолго. Потому что, еще раз повторюсь, это демография. Стареющее население. Не просто пожилое, а стареющее.
Г.Б.: Может, самому Путину и придется перехватить эту повестку.
Е.Ш.: Может быть, и сам Путин станет русским Трампом. Может быть, Навальный станет русским Трампом. Все хотят стать Трампами в этом прекрасном новом мире. Тем не менее русский Трамп должен быть немножко другим — менее мускулинным и агрессивным.
Потому что, вернусь еще раз к своей любимой демографии, что для нас значат эти часто повторяемые слова о стареющем населении. Чем старше демографическая страта, тем больше приоритет женщин.
Основной российский избиратель — женщина за сорок. С ее детьми, которые нуждаются в помощи, с ее родителями, которые нуждаются в помощи. С ее работой и с ее семейными обязанностями. С ее взглядом на жизнь, с ее патриотизмом и изоляционизмом. Она не хочет слышать про ракету, про бомбоубежище, про Пальмиру... Еще раз: тот, кто эту повестку поймает, будет победителем.
Н.З.: Боюсь, в следующем году в истеблишменте не будет фигур, которые произнесут эту повестку. За исключением стандартно повторяющих одно и то же коммунистов. Идет мощнейший запрос на балансировку раздутых в нулевые годы социальных обязательств государства. Без этого бюджет рухнет. Это понимает весь госменеджмент, который ищет сегодня путь просто по минному полю…
Е.Ш.: Значит, придется делегировать социальные обязательства государства бизнесу и гражданским организациям.
Г.Б.: Заодно выбрасывая отдельных зажравшихся бояр. Чтобы народ видел, что идет борьба за справедливость.
Н.З.: Нетрудно предположить, кто это будет — порция губернаторов и обязательно кто-нибудь из социального блока.