28 июля из Лондона в Потсдам возвратился Климент Эттли.

       Старожилы Потсдама присматривались к новым британским лидерам. Трумэн напишет: "Новым премьером был Климент Эттли, а с ним как министр иностранных дел приехал Эрнст Бевин... Эти двое в сопровождении сэра Александра Кадогана, постоянного заместителя министра иностранных дел, заехали ко мне в Маленький Белый дом вскоре после прилета из Лондона. Главной целью визита было представление Бевина... Эттли обладал глубоким пониманием мировых проблем, и я знал, что наши совместные усилия будут продолжены".

       Молотов тоже приглядывался к новому коллеге и партнеру по переговорам на годы вперед — Бевину. Это был колоритный профсоюзный лидер. "Бевин действительно сохранил замашки профсоюзного босса, прошедшего школу тред-юнионистских схваток, — напишет помощник Молотова Олег Трояновский. — Конечно, это был большой контраст по сравнению с аристократизмом и элегантностью прежнего министра иностранных дел Антони Идена".

       С появлением Эттли и Бевина стиль работы британской делегации заметно изменился, став, по словам Хейтера, которому предстояло возглавить английское посольство в Москве, "более деловым": "Новые министры, менее искушенные во внешней политике и потому менее уверенные в том, что досконально знают факты, проводили ежедневные встречи с советниками, интересовались вопросами, которые могут возникнуть в течение дня и читали всевозможные отчеты". Новый глава английского МИДа "излучал уверенность и личную силу... С самого начала Эттли почти полностью доверил ему ведение переговоров, и он включился в дело с уверенностью в себе и с мастерством, которые удивили многих".

       Главы правительств в тот день встретились непривычно поздно — в 10.30 вечера, и встреча была короткой — Эттли еще нужно было прийти в себя и полностью войти в курс дела.

       Заседание началось с реплики Сталина, который в удивительно мягком тоне высказал свои претензии в отношении обстоятельств появления Потсдамской декларации.

       Огласив адресованную Москве ноту Японии о посредничестве и переговорах о перемирии, он заметил:

       — Хотя нас не информируют как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, однако мы считаем, что следует информировать друг друга о новых предложениях.

       Трумэн запомнил так: "Сталин сказал, что он хотел бы сделать заявление перед началом обсуждения. Он заявил, что российская делегация получила предложение от Японии, и хотя советская делегация не была официально проинформирована, когда выдвигался ультиматум Японии, тем не менее он намерен информировать союзников о шагах со стороны Японии". Это было предложение о визите принца Каноэ в Москву. "Ответ будет негативным", — сказал он. Я поблагодарил маршала Сталина".

       28 июля японское правительств официально отвергло Потсдамскую декларацию, заявив о намерении "продолжать движение вперед для успешного завершения войны". Продолжение после этого зондажа позиции советского правительства теряло смысл. Тем не менее японское правительство обратилось к Москве с просьбой изложить свои "пожелания и указания". В этот критический для империи момент японское правительство было уже готово идти на удовлетворение любых требований СССР, в том числе территориальных.

       Молотов в Потсдаме доложил о прошедших в дни перерыва заседаниях министров. Сталин сделал великодушный жест:

       — Можно было бы согласиться насчет того, чтобы с Австрии репараций не брать, поскольку Австрия не представляла собой самостоятельного государства. Но нашему советскому народу очень трудно понять отсутствие всяких репараций с Италии.

       С этим сложно было не согласиться.

       Послать

       ссылку письмом

       Распечатать

       страницу