Стихи

       Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2022

       Мария Затонская — редактор отдела поэзии передачи ？Пролиткульт？ на ？Литературном радио？. Дипломант и лауреат международного литературного фестиваля-конкурса ？Русский Гофман？ (2018, 2019, 2020), победитель Национальной премии ？Русские рифмы？ (2019), шорт-листёр Международной литературной премии им. И. Анненского (2020). Публиковалась в журналах ？Арион？, ？Знамя？, ？Нева？, ？Кольцо А？, ？Нижний Новгород？, ？Интерпоэзия？ и др. Автор книги стихов ？Дом с птицами？ (М., 2020). Живёт и работает в Сарове (бывший Арзамас-16).

       ***

       Лес кончается полем,

       зимняя ночь широкая,

       воздуха дрожь на ветках,

       наста звёздная рябь.

       А поделиться не с кем

       этим последним чудом,

       вот забредёшь в город —

       к чужому окну прильнёшь,

       зашепчешь на тарабарском

       грунту, цементу, камню,

       станешь облаком пара,

       дымком самокрутки февральской.

       ***

       Я — это лица, в которые вглядывалась:

       загорелое мамино

       над кустом смородины,

       бабушка Зоя подставляет густые морщины солнцу,

       прабабушка в инвалидном,

       укрытая шалью и тенью вишни,

       и кто-то ещё

       там бежит босиком

       со случайным яблоком

       и смеётся потом из тех пределов,

       о которых не знаю отсюда.

       ***

       Звук застывает и виснет с крыши

       длинной февральской сосулькой,

       пёс у подъезда так громко дышит,

       как будто ждёт:

       вот-вот упадёт.

       Слово,

       замершее на карандаше,

       никому тебя не скажу.

       Ж/Д

       1

       В окне вагон

       широко освещён,

       гомон, кресла, пассажиры, я —

       приближаюсь,

       увеличиваюсь,

       становлюсь окном,

       ночным ельником, морозом колким.

       Ну, говорите теперь, маленькие, милые,

       какие вы были тут без меня,

       были ли.

       2

       Скворцы — высоко,

       резвятся под навесом ж/д платформы

       и делают меня бесправным маленьким человеком —

       длинное время в пути,

       на станциях ни выйти,

       ни покурить, ни ларёк привокзальный —

       мимо, мимо,

       машешь крыльями,

       будто выпорхнешь

       в форточку в тамбуре

       в вышину.

       3

       Города путешествуют на табличках поезда

       в гости друг к другу.

       Едет-едет-едет и никогда не приедет

       Москва в Нижний Новгород и обратно,

       разве что

       запахом шаурмы с Казанского,

       чемоданным грохотом,

       ？Примой？ проводника,

       летящего налегке.

       ***

       Как быстро кончается счастье,

       не успеешь заметить.

       Утром чистишь машину,

       соседке даёшь прикурить

       и чувствуешь: нет его,

       хрупкого, как слеза в глазу,

       как апрельская веточка на весу.

       ***

       Шёл, нёс

       в себе меня, и сам весь — я.

       Смотрелась — хороша, хороша!

       Стал выписывать меня в дневники,

       выпускать с дымом самокрутки,

       вдыхал, выдыхал меня и — выдышал.

       Теперь идёшь —

       весь ты,

       такой целый,

       такой пустой от меня.

       ***

       Зимой

       одно небо вокруг,

       вчерашний снег

       продолжается снегом сегодняшним.

       Широкий гудок тепловоза

       влетает в форточку со сквозняком,

       и я чувствую

       холод городов,

       прибывших издалека,

       снег за чьим-то воротником,

       дом на другом конце света

       с окнами, выходящими на восток.

       ***

       Окно первого этажа.

       Считаю трупики мушек на подоконнике:

       одна, вторая и вот ещё три за вчера —

       но никто не смотрит, значит,

       или этого нет,

       или это не смерть.

       Я и сама, находясь здесь,

       всегда остаюсь не найденной:

       ты

       молчишь про меня.

       Имя замерло на языке.

       Воробушек — на калитке.

       ***

       Так и стоишь-выбираешь в мясном отделе:

       лопатка, окорок, печень цвета набухшей сливы,

       продавщица тонкая, в зелёном фартучке,

       смотрит в дальние дали своей ？Пятёрочки？:

       нет ли, есть ли счастье, которое стоит этого горя,

       широкого и громкого, как город,

       запертый в лете, звенят цепочки качелей,

       и жизнь натянута, как тетива, в теле.

       ***

       Вот и поле за деревенскими домиками,

       колосок белый, ломкий под августовским солнцем.

       Ещё чуть-чуть, и коснётся иголочками

       чернозёма ли, песка ли —

       своей земли,

       с которой не страшно слиться,

       в которую умирать по-осеннему просто.

       ***

       Стонет камешек в тугой брусчатке,

       постамент у бронзовой повозки,

       черепицы красная косынка —

       то ли балтов ждали, то ли пруссов,

       возвращенья дорогих хозяев.

       Смотрит ива, мнётся, гнёт запястья,

       и песок у озера — ничейный.

       Добрый русский воробей чирикнет

       на безлюдье широко и взлётно.

       Вот и сердце от любви свободно.

       ***

       Последнее, что удалось прочесть

       на рейсе в Москву, аэропорт Внуково,

       вжалось в книжную полку памяти:

       революционер ссорится с проституткой,

       тьма скатывается с лестницы

       бритой башкой блудливого городового.

       Только и думаешь, вдруг это взаправду,

       а если и нас посчитают.

       ***

       Стала голая, лёгкая,

       сбросила с себя память

       о муже, разбитом в аварии,

       о свекрови, растянутой на полу,

       о фарфоровой вазочке с первой сиренью.

       Сыновья вынесли её

       чистую, как тень, —

       в реанимации тепло, тихо —

       одуванчиковая лужайка

       белого света.

       ***

       Так стыдно было любить их,

       теперь вспоминаются только

       жирные, пористые, шершавые эти

       сосуды человеческой жизни,

       обгоревшие бабочки в серых глазах,

       теперь они все

       одинаковые во мне.

       ***

       Пока ускользает мгновение

       коварно, в приоткрытую форточку,

       чтобы стать скамеечкой, детской площадкой,

       слиться с Иван-Иванычем, семенящим

       за своим внуком и звоном велосипедным, —

       издалека крадётся ещё одно

       про травинку, найденную в кудряшках мальчишечьих,

       как случайное слово, которым вот-вот начнутся стихи, —

       только бы не исчезло,

       только бы снова возникло.

       ***

       Ушёл из человека в текст

       смысл,

       и потом —

       в человеке погром:

       не понимает, кто он, где он,

       начинает думать, что он такая крохотная лодка

       в океане —

       волны бьются в лакированные бока,

       молния лопнула вдалеке,

       впереди искривлённая линия горизонта,

       полсвета

       от неба до неба,

       компас тик-так, тик-так.

       ***

       Техник из ЖЭКа Иван Петрович

       слушал апрельских птиц

       от дома к дому,

       снимал показания счётчиков,

       топтался в луже в резиновых сапогах,

       изучал отражение:

       синий бушлатик, чистый такой,

       чёрная шапка на лысине, вот

       скоро сирень над головой

       расцветёт.

       ***

       В переходе на ？Комсомольской？

       вспоминаю важное слово.

       Некому высказать —

       ни женщине с клетчатым чемоданом,

       ни пацанам в кожанках и татухах —

       своё маленькое, незаметное ？зайка？,

       которое вскользь бросается,

       пока наливаешь чай,

       из глубины гортани

       исходит

       звук,

       свет.

       ***

       Мальчик в больнице сидит над книжечкой.

       Пишут: солдат и крестьянка встретятся после войны,

       в сорок шестом,

       он без ноги, она без молодости,

       в стареньком платье в горошек.

       Но это неважно, мальчик уже понимает

       и представляет,

       что где-то

       в придуманном январе

       лает собака на госпитальном дворе,

       домишко напротив в облаке тонком летит,

       худенькая медсестра накладывает бинт,

       рана окна, побелевшая в снегопад,

       больше не ноет, мамочка, не болит.

       Фотография

       Это просто лошади и человек,

       смотрящий на дальний лесок.

       Тонкая ветка над ним,

       дымок папироски.

       Уйдёт он — качнётся пейзаж, как лодка,

       Вниз-вверх, и встанет на место:

       ветка, лесок, снег,

       следы ног.

       Повесть