Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2024

       Об авторе:

       Вениамин Максович Голубицкий (род. в 1957 г.) — поэт. Кандидат юридических наук. Автор книг ？Минование？ (Екатеринбург, 1999), ？Огни субботы？ (Екатеринбург, 2003), ？Вне резкости？ (Екатеринбург, 2005), ？Светотень？ (М., 2012), ？Поиск адресата？ (М., 2017) и ？Окликнутый？ (М.—Екатеринбург, 2023). Лауреат премии ？Поэт года？ (М., 2017). Живет в Москве.

       * * *

       Тьма поводов сойти с ума,

       Сбежать с него и не вернуться,

       Чтоб только вечная зима,

       Остывший чай, пролитый в блюдце.

       Тьма поводов про всё забыть

       И столько же не расставаться.

       Не ты решил, что будешь жить.

       Ты лишь срывал цветки акаций,

       Свистел в отрезанный пикан,

       Пинал заржавленные банки,

       Был счастьем и свободой пьян,

       Читал французов в ？Иностранке？…

       Да мало ли чего еще

       Тебя связующего с миром,

       А бросишь взгляд через плечо —

       Лишь пустота в пространстве сиром.

       * * *

       И вот они. Тогда. Надежды полны.

       И вот он я. Сейчас. На них гляжу.

       А время, как Нева, вздымает волны

       И гасит их разбег. Я нахожу,

       Что слишком поздно: им меня не слышно.

       Но вот один со мной заговорил,

       И воздуха в груди вдруг стало лишку.

       Но на страницах высохших чернил

       Следа нет. На светящемся экране

       Гарцуют буквы, словно бы в игре.

       Не верил, но мечтал, пора настанет…

       Настала ли в холодном октябре,

       Голодном марте, на ветру высоком?

       Гранит хранит преданья о былом!

       Поговори с судьбой, как будто с Блоком.

       Нет, с Кушнером, и за одним столом.

       О чем? О том, что нечему меняться

       В заветном деле, если ты всерьез

       Был рифмам верен. И неважно, в двадцать

       Иль сквозь всю жизнь ты огонек пронес

       По коридору, в нем был свет погашен,

       Сгорели пробки, и блажил сосед.

       Но путь в тенях неверных вряд ли страшен,

       Поскольку рифмы есть, а страха нет.

       И их набор конечный бесконечен,

       Как трав в лесу, как волн в брегах Невы.

       И ритмом их я от тоски излечен,

       Как, может быть, читатель мой, и вы.

       * * *

       Дверь прикрыть в купе, в котором ехать

       День за днем. Удобные места,

       И сосед с соседкой не помеха,

       Чай не баре, что нам теснота?

       Ложечки созвякнутся в стаканах,

       Встретятся нечаянно глаза.

       Выбегать курить на полустанках —

       Ожидая их по три часа.

       ？Выйдите, а я переоденусь,

       А потом уже наоборот？.

       Впечатлений заоконных смена,

       Сонных тем у нас невпроворот.

       — Вы откуда?

       — Все мы ниоткуда.

       — Вы куда?

       — Неведомо куда.

       Дружбы неожиданное чудо.

       Остальное, в общем, ерунда.

       В будущее въехали все вместе

       Из туннельной темноты — на свет.

       В дурака играли — вышли крести,

       Больше козырей как будто нет.

       Козырную жизнь мы проживали,

       Заходили смело по мастям.

       Поезд проезжает Предуралье.

       — Я сейчас окно открою вам.

       Задохнуться холодом и гарью,

       Веки на мгновение прикрыть…

       И очнуться в предрассветной хмаре.

       Вот и всё. Приехали. Здесь жить.

       * * *

       Слезы ближе?

       Конечно же, ближе.

       Вечность ближе?

       Я думаю, нет.

       Ничего после жизни не вижу.

       Так, сквозь щели сочащийся свет.

       На песке, опрокинув ведерко,

       Лепит крепость смешной карапуз.

       Разрушал ты и строил — и горько,

       Что обманут доверием муз

       Этот труд… Всё во власти песчаной

       Бури, смерча, дыханья ветров.

       Всё живет только прихотью странной

       И минутной владельца миров.

       Смерть все ближе?

       Прощанье все ближе?

       Ты давно ли о нем написал?

       Помнишь взгляд и чумной и бесстыжий

       Той, которой о вечности врал.

       * * *

       Вдруг понял, что многое видел в жизни, но не видел главного — чуда.

       Я верю, что чудеса случаются, не потому, что о них читал.

       Просто путь от начала жизни к концу и потом оттуда

       Легче проходится с верой, у сомнений тысяча жал.

       Но почему я не увидел этой вспышки,

       Горного сияния, разверзшихся вод?

       Может быть, просил лениво слишком?

       Может, кто-то намного сильнее ждет

       В струпьях, болезни, во мраке глубоком

       Безнадежного отчаянья? Или нет?

       Оно является детям в игре, не озабоченным жизни и смерти сроком,

       Именно перед ними вспыхивает неугасимый свет?

       Или всё еще проще, и надо понять устало,

       Что чудо — это сама жизнь, дарованная тебе.

       Вспомни, как с фанерным чемоданчиком шел с вокзала

       И на перроне цокали тарелки, бухал барабан

       и кто-то отчаянно гудел на трубе.

       * * *

       Я не могу про бедствия страны,

       Меня людей одолевают беды.

       Все дочери страны, ее сыны

       Всё платят, платят, платят за победы.

       В одной войне, потом войне другой,

       Сиротством, инвалидностью, смертями.

       Страна, постой под радужной дугой,

       Как входом в рай, и побеседуй с нами.

       Так, по душам. Чтоб без доносов, драм,

       Склок коммунальных в желтом света круге.

       Верни все то, что обещали нам,

       Когда Христос матросов вел во вьюге.

       Об авторе:

       Вениамин Максович Голубицкий (род. в 1957 г.) — поэт. Кандидат юридических наук. Автор книг ？Минование？ (Екатеринбург, 1999), ？Огни субботы？ (Екатеринбург, 2003), ？Вне резкости？ (Екатеринбург, 2005), ？Светотень？ (М., 2012), ？Поиск адресата？ (М., 2017) и ？Окликнутый？ (М.—Екатеринбург, 2023). Лауреат премии ？Поэт года？ (М., 2017). Живет в Москве.

       * * *

       Тьма поводов сойти с ума,

       Сбежать с него и не вернуться,

       Чтоб только вечная зима,

       Остывший чай, пролитый в блюдце.

       Тьма поводов про всё забыть

       И столько же не расставаться.

       Не ты решил, что будешь жить.

       Ты лишь срывал цветки акаций,

       Свистел в отрезанный пикан,

       Пинал заржавленные банки,

       Был счастьем и свободой пьян,

       Читал французов в ？Иностранке？…

       Да мало ли чего еще

       Тебя связующего с миром,

       А бросишь взгляд через плечо —

       Лишь пустота в пространстве сиром.

       * * *

       И вот они. Тогда. Надежды полны.

       И вот он я. Сейчас. На них гляжу.

       А время, как Нева, вздымает волны

       И гасит их разбег. Я нахожу,

       Что слишком поздно: им меня не слышно.

       Но вот один со мной заговорил,

       И воздуха в груди вдруг стало лишку.

       Но на страницах высохших чернил

       Следа нет. На светящемся экране

       Гарцуют буквы, словно бы в игре.

       Не верил, но мечтал, пора настанет…

       Настала ли в холодном октябре,

       Голодном марте, на ветру высоком?

       Гранит хранит преданья о былом!

       Поговори с судьбой, как будто с Блоком.

       Нет, с Кушнером, и за одним столом.

       О чем? О том, что нечему меняться

       В заветном деле, если ты всерьез

       Был рифмам верен. И неважно, в двадцать

       Иль сквозь всю жизнь ты огонек пронес

       По коридору, в нем был свет погашен,

       Сгорели пробки, и блажил сосед.

       Но путь в тенях неверных вряд ли страшен,

       Поскольку рифмы есть, а страха нет.

       И их набор конечный бесконечен,

       Как трав в лесу, как волн в брегах Невы.

       И ритмом их я от тоски излечен,

       Как, может быть, читатель мой, и вы.

       * * *

       Дверь прикрыть в купе, в котором ехать

       День за днем. Удобные места,

       И сосед с соседкой не помеха,

       Чай не баре, что нам теснота?

       Ложечки созвякнутся в стаканах,

       Встретятся нечаянно глаза.

       Выбегать курить на полустанках —

       Ожидая их по три часа.

       ？Выйдите, а я переоденусь,

       А потом уже наоборот？.

       Впечатлений заоконных смена,

       Сонных тем у нас невпроворот.

       — Вы откуда?

       — Все мы ниоткуда.

       — Вы куда?

       — Неведомо куда.

       Дружбы неожиданное чудо.

       Остальное, в общем, ерунда.

       В будущее въехали все вместе

       Из туннельной темноты — на свет.

       В дурака играли — вышли крести,

       Больше козырей как будто нет.

       Козырную жизнь мы проживали,

       Заходили смело по мастям.

       Поезд проезжает Предуралье.

       — Я сейчас окно открою вам.

       Задохнуться холодом и гарью,

       Веки на мгновение прикрыть…

       И очнуться в предрассветной хмаре.

       Вот и всё. Приехали. Здесь жить.

       * * *

       Слезы ближе?

       Конечно же, ближе.

       Вечность ближе?

       Я думаю, нет.

       Ничего после жизни не вижу.

       Так, сквозь щели сочащийся свет.

       На песке, опрокинув ведерко,

       Лепит крепость смешной карапуз.

       Разрушал ты и строил — и горько,

       Что обманут доверием муз

       Этот труд… Всё во власти песчаной

       Бури, смерча, дыханья ветров.

       Всё живет только прихотью странной

       И минутной владельца миров.

       Смерть все ближе?

       Прощанье все ближе?

       Ты давно ли о нем написал?

       Помнишь взгляд и чумной и бесстыжий

       Той, которой о вечности врал.

       * * *

       Вдруг понял, что многое видел в жизни, но не видел главного — чуда.

       Я верю, что чудеса случаются, не потому, что о них читал.

       Просто путь от начала жизни к концу и потом оттуда

       Легче проходится с верой, у сомнений тысяча жал.

       Но почему я не увидел этой вспышки,

       Горного сияния, разверзшихся вод?

       Может быть, просил лениво слишком?

       Может, кто-то намного сильнее ждет

       В струпьях, болезни, во мраке глубоком

       Безнадежного отчаянья? Или нет?

       Оно является детям в игре, не озабоченным жизни и смерти сроком,

       Именно перед ними вспыхивает неугасимый свет?

       Или всё еще проще, и надо понять устало,

       Что чудо — это сама жизнь, дарованная тебе.

       Вспомни, как с фанерным чемоданчиком шел с вокзала

       И на перроне цокали тарелки, бухал барабан

       и кто-то отчаянно гудел на трубе.

       * * *

       Я не могу про бедствия страны,

       Меня людей одолевают беды.

       Все дочери страны, ее сыны

       Всё платят, платят, платят за победы.

       В одной войне, потом войне другой,

       Сиротством, инвалидностью, смертями.

       Страна, постой под радужной дугой,

       Как входом в рай, и побеседуй с нами.

       Так, по душам. Чтоб без доносов, драм,

       Склок коммунальных в желтом света круге.

       Верни все то, что обещали нам,

       Когда Христос матросов вел во вьюге.