Фёдор Лукьянов

       Российская газета

       Нынешнее международное право — продукт только западной политической культуры и мысли

       В Нью-Йорке открывается неделя высокого уровня — ежегодные дискуссии в рамках Генеральной Ассамблеи ООН, где участвуют руководители не ниже министров. На сей раз общее обсуждение предваряет Саммит будущего, проводимый по инициативе Генерального секретаря ООН. В следующем году Организации Объединенных Наций исполнится 80 лет. И ее руководящие органы хотят сформулировать набор предложений, как работать институту, чтобы соответствовать меняющемуся миру.

       Избыточных ожиданий ни у кого нет. ООН — не мировое правительство, правомочное принимать решения и добиваться их исполнения. Она — барометр состояния международных отношений. Самая представительная структура планеты нормально функционирует, если мировые дела как-то упорядочены, иными словами, существует действенная иерархия. Сейчас ее нет. Более того, царящее в сообществе настроение можно назвать неагрессивно бунтарским. Желающих осуществить ？мировую революцию？ (за исключением экстремистов-маргиналов, которых осаживают все) не наблюдается, зато на глазах крепнет отторжение идеи, что следует подчиняться чьим бы то ни было указам.

       В таких условиях запланированные к одобрению документы — Пакт будущего, сопровождающие его Глобальный цифровой договор и Декларация о будущих поколениях — заведомо имеют сугубо рамочный характер. Да и рамки могут не согласовать — участники процесса сейчас особенно чувствительны к формулировкам, подозревая попытки перетянуть одеяло в пользу каких-то стран или групп государств. Способность или неспособность договориться по текстам станут индикатором положения вещей, но мало на него повлияют. В любом случае вопрос о будущем международных институтов останется на повестке дня как напоминание о трансформации мировой системы.

       Тревоги руководства организации объяснимы. ООН в современном виде — слепок ушедшей эпохи. И дело не только в том, что состав Совета Безопасности отражает итоги войны, завершившейся в первой половине прошлого века. Вопрос в самом принципе — сохраняется ли мировая система, управляющими механизмами которой являются институты, сформированные по согласованию ведущих игроков.

       Во-первых, кто сейчас эти самые ведущие игроки? В качестве препятствия для реформирования Совбеза прежде всего называют неумение нынешней ？пятерки？ договориться о его расширении. Не без этого, но резонно спросить и другое: а кандидаты на заветные места в состоянии прийти к согласию, кто из них пополнит престижный орган? Не похоже, ведь критериев может быть много (региональный, экономический, демографический, исторический, культурно-религиозный и т.д.), по каждому есть свои фавориты, и они зачастую не совпадают.

       Во-вторых, а какими полномочиями должны обладать реформированные институты? Традиционно ссылаются на примат международного права, ведь ООН и есть хранитель его стандартов, зафиксированных в Уставе. Но практика неумолима: всякое право — производная от соотношения сил, точнее, способности влиять на юридические интерпретации. В Уставе и так заложено немалое пространство для толкований, достаточно вспомнить довольно лукавую диалектику территориальной целостности и права на самоопределение. А в нынешней остро конкурентной среде любые двойственности и разночтения чреваты прямым конфликтом, который будет разрешаться отнюдь не правом, а силой.

       Есть еще один аспект. Нынешнее международное право — продукт только западной политической культуры и мысли. Это не хорошо и не плохо, просто исторический факт. В данном случае мы говорим не о ？порядке, основанном на правилах？, который стал инструментом американской гегемонии, а о признававшихся всеми правовых нормах. В мире, где преобладали западные (европейские, потом трансатлантические) концептуальные подходы, они, естественно, определяли и правовую сферу. Но изменения, которые происходят сейчас, размывают монополию. Именно размывают, а не разрушают, процесс носит естественный характер (по мере изменения обстоятельств), а не является результатом чьих-то целенаправленных действий.

       Продолжение этого процесса необратимо означает мировую культурно-политическую диверсификацию. Это касается и правовых культур, которые в каждом случае свои и как минимум несут отпечаток собственной традиции. И международные нормы в неоднородном мире должны, по идее, не руководствоваться каким-то одним подходом, а гармонизировать разные.

       Многополярный мир (название неточное и мало что объясняющее, но используем, раз уж оно общеупотребительно) — среда, максимально неблагоприятная для регулирования. Вышеизложенное, однако, не означает, что стоит махнуть на все рукой и не тратить силы на преобразование ООН. Сложность мира не отменяет его тесной взаимосвязанности. А взаимосвязанность влияет на характер конкуренции, делая обязательными договоренности хотя бы по тем вопросам, по которым друг от друга никуда не деться. А их много.

       Пожалуй, отправной точкой для будущей, которая когда-нибудь все же состоится, реформы ООН должно стать признание того, что важнейшим вопросом является не ？кто здесь главный?？ (страсти по Совбезу), а как выстроить взаимодействие многочисленных ？неглавных？. Подчиняться они не собираются, но роль на мировой арене играют все более заметную и свои запросы формулируют. Совокупность этих запросов, собственно, и есть те самые глобальные проблемы, для решения которых существует ООН.

       Материалы по теме ПОПЫТКИ ЗАПАДА СОХРАНИТЬ ВЫГОДНЫЙ ЕМУ ОДНОПОЛЯРНЫЙ МИР ПОДРЫВАЮТ АВТОРИТЕТ И УСТАВ ООН Сергей Лавров: Пресс-конференции по итогам деятельности российской дипломатии в 2017 году Константин Косачев: Право на гуманитарную интервенцию Сергей Лавров: До недавнего времени нас постоянно пытались выставить в положении учеников, которых очень трудно обучать ？ЯДЕРНЫЙ ОСТРОВ – БОЛЕЕ ВЕСОМЫЙ АРГУМЕНТ, ЧЕМ ЯДЕРНЫЙ АВИАНОСЕЦ？ Zemanta

       Метки: международное право, мировая культурно-политическая диверсификация, ООН, реформа ООН, США