Кадр из сериала
Настоящим ?казанским феноменом? стала стойкость, с которой религиозные лидеры Татарстана обходят вниманием скандалы вокруг сериала ?Слово пацана. Кровь на асфальте? (18+). В дискуссию вокруг его показа на стримах включился даже глава республики Руслан Минниханов. ?В последнее время стали выходить фильмы, которые романтизируют период истории нашей страны, связанный с появлением подростковых группировок. Мы это предполагали. К сожалению, ни к чему хорошему это не приводит?, – сказал чиновник. Уже вышло пять серий премьерного показа, осталось еще три.
Влиянию скандальной ленты приписывают криминальные происшествия в Татарстане и Иркутске и еще в других местах, где подростки, якобы вдохновленные образами из 1980-х годов, воссозданных в сериале, совершают насильственные действия. Тем более удивительно, что об этом молчит духовенство, которое обычно не упускает возможности упомянуть о духовно-нравственном попечении молодежи.
В разгар показа сериала муфтий Татарстана Камиль Самигуллин поехал в Махачкалу и выступил на конференции, посвященной деструктивной идеологии. Обсуждалась опасность радикального ислама, который не так давно проявился в погромах в махачкалинском аэропорту. Тема религиозного экстремизма действительно актуальна, но, как оказалось, деструктивные настроения в такой мусульманской республике, как Татарстан, могут возникнуть на совершенно иной почве. Да и в Дагестане сейчас произошел жестокий бытовой инцидент с участием девочек в хиджабах.
Игнорирует ?пацанский? ажиотаж и Татарстанская митрополия РПЦ. Под ее эгидой в Казани состоялась дискуссия на тему ?Молодежь и церковь?, но этот форум не был использован для обсуждения ренессанса уличных реалий советского времени.
Казалось бы, татарстанская молодежь уже 30 лет подвергается перекрестному духовно-нравственному воздействию со стороны мусульманских и православных миссионеров, а такой простой религиозной истины, что Бог есть любовь, юным поколениям внушить не удалось. Появился сериал – и вспыхнул, как утверждают чиновники, примитивный культ насилия. Словно и не бывало духовного возрождения, да и всего исторического опыта постсоветской жизни.
В обсуждениях сериала в эти дни часто звучит тема национальной специфики. Считается, что кино основано на истории так называемого казанского феномена – периода расцвета молодежных уличных группировок в столице Татарии и Набережных Челнах. И за это многие республиканские деятели обиделись на кинематографистов, якобы реабилитирующих ?уголовную романтику? с этническим уклоном.
Создатели ленты даже усилили региональный мотив, использовав в качестве одного из саундтреков песню на татарском языке ?Пыяла? группы ?Аигел?. Этот хип-хоп-дуэт действительно эксплуатирует криминальные мотивы, замешенные на этническом колорите. ?Пыяла? прозвучала еще в 2020 году, а сейчас на фоне увлечения сериалом вышла в топ нескольких музыкальных рейтингов. У группы есть и другие композиции и клипы. Популярность еще до ?Слова пацана? завоевал ролик под названием ?Татарин?. Текст песни написан на русском языке, а сюжет клипа довольно неприхотлив. Суровый урка в костюме Adidas выходит из мест лишения свободы и по пути к возлюбленной переживает различные криминальные происшествия, из которых легко выбирается, не меняя выражения лица. В финале – любовные объятия, а за спинами уголовника и его подруги видны сполохи полицейской машины.
Тут любовь без Бога и сплошное насилие как норма жизни. Вспоминается еще киллер с прозвищем Татарин из культового балабановского ?Брата?.
Все же создатели сериала перестарались с казанским колоритом. В основу сериала положены материалы книги Роберта Гараева ?Слово пацана?, на которую в ?НГ? была рецензия (в номере от 14.01.21). Это не беллетристика, а нон-фикшен. Гараев систематизировал многолетние публикации в паблике ?Казанский феномен? в одной из соцсетей. Пухлая книга подробно освещает явление с разных сторон, воссоздает детали, прослеживает эволюцию этого позднесоветского явления. Издание произвело сенсацию в кругах интеллектуалов, что и вдохновило режиссера Жору Крыжовникова на съемки киносаги, которая и заразила улицу пацанской лихорадкой.
Вероятно, впечатляющий эффект был достигнут из-за того, что собраны рассказы участников казанских группировок, так и получилось название ?Слово пацана?. Ведь и ранее о явлении писали повести и снимали фильмы, даже в те самые 80-е. Можно вспомнить ленту режиссера Валерия Рыбарева ?Меня зовут Арлекино? (1988) и повесть белорусского писателя Владимира Козлова ?Гопники? (2002).
Вероятно, секрет успеха книги Гараева – в ее особом, исповедальном жанре. Только эта исповедь происходит не ради покаяния, а ради самопознания. И вот о чем говорит откровение бывших ?пацанов?.
Казань в 1970–1980-е годы была типичным советским городом с соответствующими социальным укладом и менталитетом. Криминализация повседневной жизни и культ насилия росли именно на фоне нивелирования национальной и региональной самобытности. Подростки дрались не за этнические интересы, а за территорию. Если сейчас молодое поколение видит в таком антисоциальном явлении пример для какого-то подобия национальной гордости отдельно взятой республики – это тревожный симптом, но по отношению к СССР – анахронизм.
Тогда группировки существовали по всему Советскому Союзу. А в Татарской АССР они расплодились, видимо, на фоне социалистической бесцветности и бедности как результата уравниловки. Особенность советской урбанистики как раз и состояла в унылой унификации пространств большой страны. А от бедности казанские парни отправлялись в набеги на московских ?мажоров?.
В сериале есть такой эпизод. Герой приходит на сбор участников группировки, чтобы попроситься в ряды уличных ?бойцов?. При этом у него на шее повязан пионерский галстук. ?Старший? усмехается: ?Ты что, в комсомол пришел вступать?? Герой смущенно срывает со своей шеи лоскут материи, который цвета одного с рабоче-крестьянским знаменем социалистического государства. Этот визуальный маркер используется и в дальнейшем: вступившие в группировку школьники не носят галстук.
Это значимый символ. Уличный обычай оказался сильнее той идеологии, которая насаждалась сверху с поистине религиозным фанатизмом. Как только страна разуверилась в официальных идеалах, люди стали подыскивать себе новые этические и поведенческие ориентиры.
Также не надо путать жизнь по уличным понятиям с криминальной субкультурой, которая в наше время признана экстремистской организацией. Каторжане, конечно, всегда привносили что-то свое в уклад жизни народа, но оставались группой, отчужденной от основной массы населения. Уличные группировки же – массовое явление, затронувшее слишком широкие подростковые слои, чтобы отождествляться с ?эксклюзивным? воровским миром.
Правила жизни и своеобразный кодекс чести ?пацаны? черпали не только ?из-за забора?. Определенную роль играли вернувшиеся из Советской армии с ее дедовщиной дембеля. Подростки вдохновлялись даже сюжетами массовой детской культуры вроде… ?Трех мушкетеров?. Да! ?Один за всех и все за одного!? Ведь с этой присказкой легендарные мушкетеры осуществляли свои дерзкие акции насилия по отношению к гвардейцам (читай: правоохранителям) крепкого государственника и духовного пастыря (читай: комсорга) кардинала Ришелье. Подтверждение всему сказанному можно найти в эпизодах сериала, кстати.
В этом смысле ренессанс негативных социальных проявлений эпохи перестройки и распада СССР тревожит. Особенно косплей жестоких уличных разборок времен краха веры в коммунизм. Прошло ведь уже 30 лет с начала духовного возрождения. Все это время религиозные организации имеют широкие полномочия для воздействия на подрастающее поколение. Религии, как известно, призывают к миру и взаимопониманию. Странно, что в результате такой массированной ?бомбардировки любовью? современные подростки не увлекаются массовой благотворительностью, восстановлением храмов, помощью бедным. А вот появился сериал – и мгновенно вспыхнувшая тяга к чистому насилию охватила массы. Даже, говорят, в соседней Украине популярность ?Слова пацана? смогла преодолеть жгучую ненависть ко всему российскому.
Если что и осталось за все эти годы глубоко укорененным в подсознании постсоветских народов – вот это низовое ?пацанство?, альтернативная этика улиц, в поединке с которой рано или поздно пасует любая идеология, спускаемая свыше.